резким, почти что переходящим в визг, она вся кипела от ярости.

— Ты ведёшь себя, как… как… — её голос дрожал от эмоций, но Марк лишь презрительно усмехнулся.

— Как кто, Марина? — он вскинул голову и в этот момент наши взгляды пересеклись.

Марк замер, и на мгновение его выражение изменилось. Презрение и злость на миг уступили место чему-то иному — удивлению? Виноватости? Тоске? Но этот момент прошёл, как только Марина ударила его в грудь. Он резко схватил ее за руку.

— Сволочь! — крикнула она, и я поняла, что женщина мертвецки пьяна. Пьяна, не как Клара, болью и силой, а пьяна алкоголем. Пьяна, не смотря на свою беременность.

Толпа вокруг начала перешёптываться, и каждый взгляд был направлен на Марка и Марину. Ситуация становилась всё более напряжённой. Марк продолжал сжимать её руку, его лицо было напряжено, но он держался сдержанно, словно пытаясь не дать себе выйти из равновесия.

— Хватит, Марина, — его голос звучал тихо, но твёрдо, — ты уже достаточно себя опозорила.

Он силой потащил ее к выходу, бросив последний взгляд на меня, тоскливый, уставший. А я, где-то в самой глубине души, радовалась, что в этот раз не оказалась в центре скандала. Но слова Клары, её предупреждения и рассуждения о любви и свободе продолжали звучать в голове, как отголоски чего-то, что я ещё не до конца поняла, но которые заставили мое сердце больно сжаться.

Не в Марке сейчас было дело, далеко не в Марке. Он стал всего лишь лицом из прошлого. Почти три недели я жила в эйфории от отношений с Олегом, от его заботы и силы, от его отношения ко мне, от его нежности, от его наставничества. Мы практически жили вместе, и за всё это время я лишь несколько раз возвращалась домой, чувствуя пустоту без него. Но любой сказке приходит конец, кому как не мне знать это? Три недели, три года, десять лет…. Итог всегда один.

Такие, как мы, могут быть только любовницами. Эти слова Клары застряли в голове, словно яд, который медленно распространялся, вытесняя эйфорию последних недель. Счастье, которое я испытывала с Олегом, вдруг показалось слишком хрупким, слишком временным. Я жила в этом мире давно и знала, что любая сказка рано или поздно заканчивается. Всё это внимание, забота, нежность — это было похоже на идеальную игру, в которой я пока занимала центральное место, но, когда придёт время, меня могут просто заменить.

Я видела, как работает мир мужчин. Как они строят свои империи, используя нас, женщин, как соратников, вдохновителей, любовниц, но никогда как равных. Мы были для них кем угодно, но не теми, кого они выбирают в итоге для брака, для семьи. Даже те, кого они любят, остаются на задворках их мира, в то время как они выбирают тех, кто вписывается в «идеальный» образ жены — ту, которая подходит их статусу и игре.

Марк и я, Андрей и Клара — эта модель повторялась снова и снова. Три недели эйфории не могли изменить то, что глубоко внутри я всегда чувствовала — это временно, как и всё остальное. Олег мог быть сейчас со мной, но что будет потом, когда игра изменится?

Тихо звякнул телефон, напоминая мне о насущных проблемах: Костя сообщал, что видел Рамкова возле бара. Всё было привычно, в деловом тоне, но это возвращало к реальности, отодвигая мои мысли о будущем и неизбежных переменах.

29

Рамкова мне удалось обнаружить там, где и предсказывал Костя — в одном из самых тихих уголков здания. Он сидел за столиком, аккуратно потягивая коньяк, и внимательно наблюдал за происходящим в зале. Его лицо было непроницаемым, словно он ожидал чего-то, но не выдавал ни одной эмоции. Я подошла к нему, стараясь держаться уверенно и спокойно. Он заметил меня ещё до того, как я подошла вплотную, и чуть поднял бокал в знак приветствия.

— Оливия…. Мне все время было интересно, сколько вам понадобится времени, чтобы найти меня.

Я подсела к нему, принимая из рук официанта ровно такой же стакан.

— Что ж, — мы чокнулись, — рада знакомству Алексей Афанасьевич.

— Взаимно, Оливия, — он чуть наклонил голову, держа в руках бокал. Его голос был ровным, но в нём чувствовалась лёгкая насмешка, как будто он ожидал, что наш разговор будет намного интереснее, чем простой обмен любезностями.

Я сделала небольшой глоток, наблюдая за ним. Его спокойствие и уверенность выдавали опытного игрока, и мне нужно было действовать осторожно.

— Что ж…. — начал он, — мне наверное стоит поблагодарить тебя, что не стала рубить с плеча…

— Благодарность в нашей профессии, — перебила я его, — самая нестабильная валюта. Вам ли этого не знать!

— Поэтому я и не стану благодарить, Оливия, — с лёгкой усмешкой закончил он, скрестив руки и откинувшись на спинку стула. — В нашей мире, как ты правильно заметила, благодарности не место, согласен. Но давай говорить открыто: ты пришла сюда не за благодарностями. И уж точно не для того, чтобы мириться. Уверен, у тебя есть вопросы, а у меня, возможно, есть ответы.

Я внимательно посмотрела на него, понимая, что лёгкость его манеры — это всего лишь маска. Он явно что-то скрывал. Или чего-то боялся.

— Ты прав, Алексей Афанасьевич, — начала я, выбирая слова осторожно. — Я пришла не за благодарностями и не за миром. Конечно, я бы хотела знать, кто стоит за статьей, но сдается мне, уже знаю. Гораздо больше меня волнует иной вопрос: почему такой старый, опытный и хитрый игрок как ты, пошел на поводу у заказчика, подставив и себя, и газету, и даже своего нового владельца?

— Забавно, Оливия, в нашем мире всех обычно волнует кто, а не почему?

— Не в этот раз.

Рамков слегка наклонился вперёд, его лицо на мгновение утратило привычную насмешливость. Он внимательно посмотрел на меня, словно взвешивая, стоит ли говорить откровенно.

— Интересный поворот, Оливия, — сказал он, почти шёпотом, явно меняя тон. — Ты задаёшь правильные вопросы. И если честно, мне тоже не по душе то, как всё пошло. Но, понимаешь… бывают моменты, когда даже старым игрокам приходится делать ход, который они бы предпочли избежать.

Он сделал паузу, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

— У тебя есть те, кого ты любишь, Оливия? Любишь по-настоящему, оберегаешь их, стараешься оградить от подлости этого мира?

Его вопрос застал меня врасплох. Я встретилась с ним взглядом, и впервые в этом разговоре мне стало по-настоящему неуютно. Рамков больше не был тем самоуверенным игроком,