и флот терпели поражения! То были поражения русской бюрократии!»

Кн. Е. Н. Трубецкой писал далее, что только крайние пользуются свободой слова: нелегальные листки распространяются повсюду, тогда как люди умеренные вынуждены молчать; в этом – грозная опасность. Он заключал: «Бюрократия должна стать доступной общественному контролю и править с обществом, а не вопреки обществу. Она должна быть не владыкой над безгласным стадом, а орудием Престола, опирающегося на общество… Престол, собравший вокруг себя всю землю, будет славен, велик и силен». – «До тех пор, пока твердыня самодержавия не сломлена, все, что против самодержавия, есть не грозная опасность, а великое благо», – возражало кн. Трубецкому «Освобождение» (переселившееся с 1 октября из Штутгарта в Париж). «Русское общество не было рабом бюрократии и не спало в участке, а работало для России и творило ее силы», – отвечал, со своей стороны, Д. И. Пихно в «Киевлянине». В день появления статьи кн. Трубецкого М. Меньшиков в «Новом Времени» высказывал почти те же мысли. «Все бессилие России, – писал он, – в искусственном сне народном, который для чего-то поддерживается…»

Слова кн. Святополк-Мирского и первые статьи, свободно критикующие власть, как бы пробили брешь; русское общество заговорило. Земские управы, городские думы стали присылать новому министру приветственные адреса.

В то же время и враги власти начали действовать гораздо смелее. Революционные партии мало интересовались войной, пока считали обеспеченной победу России. Теперь они почувствовали, что перед ними открываются широкие возможности. Они стали развивать агитацию и в стране, и в армии. «Всякая ваша победа грозит России бедствием укрепления порядка, – писала партия с.-р. в воззвании к офицерам русской армии, – всякое поражение приближает час избавления. Что же удивительного, если русские радуются успехам вашего противника?»

На две недели общее внимание было отвлечено от вопросов внутренней политики к театру военных действий, где русская армия неожиданно для всех перешла в наступление.

А. Н. Куропаткин после отступления от Ляояна ожидал, что японцы вскоре займут и расположенный на 100 верст севернее Мукден, и уже подготовлял дальнейший отход к Телину, где он уже давно «облюбовал» позиции. Но японцы не пошли дальше ст. Янтай (в 40 верстах от Мукдена). Русская армия, отступившая в порядке, получила за месяц пополнение в 50 000 человек, с лихвой возместившее потери в последнем бою. В то же время из Петербурга 10 сентября пришла телеграмма о формировании 2-й Маньчжурской армии; ее командующим был назначен ген. О. К. Гриппенберг. Ген. Жилинский, сообщая об этом Куропаткину, прибавил, что если бы японцам удалось нанести хороший удар – «вероятно, не понадобилось бы и сформированье 2-й армии». Ген. А. Н. Куропаткин принял тогда несколько неожиданно решение о переходе в наступление, хотя вызванные им на совещание генералы Штакельбери и Случевский высказались против этого.

«Вчера подписал, перекрестясь, диспозицию для перехода в наступление», – отметил 16 сентября в своем дневнике командующий Маньчжурской армией. 19 сентября был издан приказ по армии. «Настало желанное и давно ожидаемое время идти вперед навстречу врагу. Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле», – говорилось в нем.

В столичных газетах этот приказ появился только 27 сентября, когда наступление фактически началось. Он вызвал общее волнение и ожидание.

Русская армия прошла обратно от Мукдена верст двадцать-тридцать к югу; японцы предприняли встречное наступление. 26 сентября завязался упорный бой на фронте в несколько десятков верст. Он длился целых девять дней, и перед ним, как писали газеты, «бледнели Тюренчен, Вафангоу, Ляоян». Позиции переходили из рук в руки; орудия терялись и отбивались. Но ни прорвать японский фронт, ни обойти его с фланга не удалось. На небольшом русском тактическом успехе – занятии «сопки с деревом», прозванной Путиловской сопкой по взявшему ее генералу, с захватом 14 японских орудий, – кровавая борьба затихла 5 октября.

Начались осенние ливни. Армии застыли на своих позициях. Русские потери были огромны: 42 000 убитых и раненых. Японцы потеряли вдвое меньше – около 20 000.

Битва на Шахе показала, что между силами сторон установилось некоторое равновесие; это не было поражение – противники как бы разделили между собою поле битвы. Но наступление, так торжественно возвещенное, оборвалось на первых шагах. Тем не менее эта битва укрепила положение А. Н. Куропаткина и заставила умолкнуть тех, кто требовал похода на выручку Порт-Артура. 10 октября государь назначил Куропаткина главнокомандующим и отозвал в С.-Петербург наместника, адм. Е. С. Алексеева. «Много внутренней борьбы понадобилось, чтобы я пришел к этому решению», – отмечает государь. Адм. Алексеев был ярким представителем русской активной политики на Д. Востоке и часто оказывался более прав в своих предвидениях, нежели А. Н. Куропаткин. Но он не имел престижа ни в армии, ни в стране. Вопрос о единстве командования разрешился в пользу б. военного министра; его же государь запросил, кого назначить командующими 1-й и 3-й Маньчжурскими армиями; А. Н. Куропаткин указал ген. Линевича и ген. Каульбарса.

На фронте настало долгое затишье.

Политика снова вступила в свои права: Союз освобождения, через свое земское крыло, начал подготовлять выступление с открытыми конституционными требованиями; нужна была только основа, вокруг которой могли объединяться разрозненные усилия.

Идея готовящегося земского совещания дошла до сведения нового министра внутренних дел, и он отнесся к ней вполне благожелательно. Ожидали, что съезд будет разрешен. Политика доверия сначала не вызывала возражений; только тверской губернатор кн. Алексей Ширинский-Шихматов подал в отставку, объяснив государю, что делает это из-за несогласия с новым курсом.

В печати между тем все сильнее разгоралась кампания против власти под флагом критики ведения войны. Недооценка противника и переоценка русских сил побуждала многих вполне добросовестно – не скорбеть, а негодовать по поводу того, что война не принесла до сих пор успехов. Забывая, что Полтава была только через пять лет после Нарвы; забывая, что Англия так недавно была вынуждена воевать три года, чтобы одолеть несколько десятков тысяч буров, не имевших даже артиллерии; не учитывая тот факт, что Россия продолжала держать свои главные силы на европейской границе – русский обыватель искренне возмущался: как это за восемь месяцев мы не справились с «какой-то» Японией?

И этим настроением наивных и неосведомленных умело пользовались враги власти, преувеличивая недочеты, тенденциозно извращая факты. Как это за восемь месяцев не могли снарядить второй эскадры? Как не построили второй колеи сибирской дороги? – лицемерно возмущался в «Праве» заведомый противник войны А. Пешехонов, едва ли не знавший, что броненосца нельзя закончить «вдруг», что вторую колею на дороге, протянувшейся на восемь тысяч верст, нельзя построить быстро, когда та же дорога день и ночь занята воинскими поездами…

С 30 сентября по 9 октября происходили в Париже совещания оппозиционных и революционных партий Российского государства. Это была первая организованная встреча т. н.