Шрифт:
Закладка:
Сэр Уильям поднял голову и посмотрел на него отсутствующим взглядом.
— Вы обвиняете меня в краже собственного меча? — Его голос почти сошел на шепот.
Болдуин молча кивнул, глядя на его внезапно побелевшее лицо.
— Возможно, сэр Уильям, вам стоит рассказать нам всю правду.
В тот вечер в замке было тихо и спокойно. Прислуга хорошо понимала настроение хозяина и в общении с ним вела себя исключительно сдержанно и осторожно. Саймон и Болдуин сидели с хозяином и его женой за большим обеденным столом на веранде, а слуги обедали в доме.
Гости говорили мало, и это вполне соответствовало манерам бейлифа. Он чувствовал, что сегодня любой разговор будет неуместным, глупым занятием. Вместо этого Саймон с удовольствием поглощал хорошо приготовленное мясо и запивал его таким же хорошим вином, предпочитая все это тоскливой застольной беседе. В этом доме почти физически ощущалась какая-то отчаянная отрешенность от внешнего мира. Саймон даже пожалел об отсутствии Роджера.
Сэр Уильям вообще молчал, угрюмо ковыряя ножом свою еду, его жена медленно жевала и тоже не отличалась словоохотливостью. Правда, иногда она бросала на мужа ласковые взгляды, а закончив есть, взяла его за руку с глубокой симпатией, как показалось Саймону.
Если это была попытка успокоить его или приободрить, то она закончилась полным провалом. Муж решительно отнял руку, что лишь пробудило ее сострадание.
— Любовь моя!
Сэр Уильям покачал головой, пристально посмотрел на нее и поднял кружку.
— Нет, дорогая, я больше так не могу. Джентльмены! Пожалуйста, поднимите свои бокалы в нашу честь! При первой же возможности я передам это поместье Роджеру, а сам отправлюсь в монастырь в Тэвистоке, где буду верой и правдой служить Господу Богу. Очень надеюсь, что жена последует за мной и тоже станет служить Христу. Это лучший выход для нас! Наконец-то мы обретем полную свободу от внешнего мира!
— А где сейчас ваш брат? — спросил Саймон, осушив свою кружку.
— Уехал. Он часто ездит в город, чтобы пообщаться с местными жителями, — пояснил сэр Уильям с нескрываемым презрением. — Возможно, вернется домой позже, но если у него осталось хоть чуточку здравого смысла, останется там на всю ночь. Ему хорошо известно, что я не разрешаю открывать ворота от захода солнца до рассвета, за исключением особо важных случаев. Если он проведет ночь в Бау, все будет в полном порядке. Не сомневаюсь, что он останется верен себе, то есть будет не в состоянии оседлать лошадь, не говоря уж о том, чтобы на ней удержаться. Остается только надеяться, что через девять месяцев еще какой-нибудь крестьянин не придет ко мне с жалобой на этого мерзкого негодника, совратившего его дочь.
Позже Саймон и Болдуин пошли прогуляться вдоль крепостной стены замка, чтобы поговорить наедине.
— Никогда еще не видел более мрачного кладбища, — проворчал Саймон.
— Да, в этом поместье слишком много накопившегося зла, — согласился с ним Болдуин. — Я бы с удовольствием покинул его как можно скорее. Несчастный дом. Этот меч принес им одни страдания.
— Именно поэтому все здесь обрадовались, когда он исчез.
— Да, весьма любопытные перемены.
Саймон даже вздрогнул от этих слов. Болдуин всегда посмеивался над теми, кто серьезно относился к проискам дьявола, приписывая ему всяческие козни. Более того, он никогда не принимал всерьез замечания Саймона на этот счет.
— Если он действительно является воплощением зла, то вполне понятно искреннее желание поскорее избавиться от него.
— В таком случае они могли бы просто выбросить его куда подальше. Мысль о том, что какой-то бездушный кусок металла способен нанести кому-то вред, кажется смешной и нелепой. Нормальный человек не может убить другого только потому, что рядом с ним находится меч.
— Да, но может убить в порыве гнева, если под рукой у него окажется какое-то оружие.
— А если у него нет ни меча, ни булавы, ни ножа, ни кинжала, то он использует для этого дубинку, камень или самый обыкновенный посох. Так что же теперь делать? Убрать все эти предметы и инструменты, чтобы в будущем кто-то не воспользовался ими в качестве орудия убийства?
— Разумеется, нет!
— Вот именно. Это было бы слишком простым решением проблемы, если не сказать смешным. Так вот, меч опасен для человека не в большей степени, нежели брошенный в голову камень, тяжелый посох или просто крепко сжатый кулак. Сам по себе никакой меч не может быть олицетворением зла. Нет, Саймон, зло может появиться не в куске металла, а только в сумрачном сознании человека. А сам меч — совершенно невинный предмет. Человек хватается за него и становится убийцей, и именно такого убийцу мы должны с тобой поймать!
— А есть у нас для этого хоть какая-то возможность?
Болдуин быстро посмотрел на него и уставился на темные поля позади крепостной стены.
— Надеюсь на это, Саймон. Очень надеюсь. Завтра утром поедем в Даун-Сент-Мэри, чтобы поговорить с сэром Джоном де Куртене. Может быть, от него мы узнаем нечто большее.
— Будем надеяться, — поддержал его Саймон и вдруг дернул Болдуина за рукав. В дальнем конце двора они увидели две фигуры, быстро растворившиеся в сумраке позднего вечера. — Что может сообщить мадам Элис адвокату Денису в столь таинственной обстановке?
— Понятия не имею, — откликнулся Болдуин, и в голосе его прозвучало беспокойство.
Сэр Джон де Куртене смотрел на незваных гостей со смешанным чувством любопытства и подозрения.
— Позвольте мне высказать догадку: вы пришли ко мне насчет этого проклятого меча сэра Уильяма? И кроме того, полагаю, хотите спросить, не желал ли я смерти своему управляющему?
Болдуин сел на предложенный стул.
— Нет, мы уже знаем, зачем ваш человек украл этот меч.
— Вы обвиняете убитого? — Лицо сэра Джона потемнело от негодования. — Это же отвратительно! Осуждать человека, который не способен защитить себя. О мертвых плохо не говорят!
— Сэр Джон, ему щедро заплатили за кражу этого меча. А потом кто-то другой решил отобрать его.
— Брат сэра Уильяма?
Гнев в глазах рыцаря заставил Болдуина недовольно нахмуриться.
— Почему вы так думаете?
— Потому что именно он хотел, чтобы этот меч исчез из его дома, поскольку в этом случае старший брат уйдет в монастырь и оставит ему свое поместье. Здесь нет никакого секрета. Сэр Уильям говорил каждому встречному, что мечтает освободить свою душу от вины, которая тяжким бременем лежит на его семье из-за этого меча.
— Зачем же тогда Роджеру меч, отсутствие которого гарантировало ему поместье?
— Возможно, он