Шрифт:
Закладка:
Несмотря на призывы к сражению, идеологическая комиссия предлагала не так уж много конкретных мер по ведению войны мировоззрений. Когда она вновь была созвана в конце 1963 г., чтобы обсудить проведение в жизнь решений июньского пленума по развитию атеистического воспитания, Ильичев доказывал, что страх перед секуляризацией заставил религиозные учреждения модернизироваться558. Вместо того чтобы бороться с прогрессом науки и оставаться в стороне от жизни этого мира, религия теперь стремится адаптироваться к современной науке и политике. Христианство, долгое время считавшееся «отмиравшим», перешло в наступление – и эта тенденция противоречила марксистским представлениям о том, что религия по сути своей является ретроградной, реакционной, неспособной к модернизации. Как стало очевидно из деятельности Второго Ватиканского собора (1962–1965), религиозные организации не были намерены оставаться на обочине современной жизни и продолжали заявлять право на участие в жизни как отдельного человека, так и общества в целом.
На собрании идеологической комиссии 31 октября 1963 г. открыто обсуждались недостатки «борьбы с религиозной идеологией», развернувшейся в ходе антирелигиозной кампании. Ильичев предложил несколько объяснений того, почему, несмотря на социальный и научный прогресс, религия сохраняет свое влияние на «сотни миллионов людей». Во-первых, указывал он, в то время как лояльность религии по отношению к советской власти в годы войны укрепила ее авторитет, государство не противодействовало возвращению религии в жизнь советского общества и не усиливало атеистическую пропаганду. Как объяснял Ильичев, «ведь не секрет, что именно в тот момент, когда церковь… укрепила свои позиции, почти прекратилась научно-атеистическая работа – вплоть до известных постановлений Центрального Комитета 1954 г.». В результате «кое-кто воспринял изменение в позиции церкви как основание чуть ли не для пересмотра нашего отношения к религиозной идеологии». В самом деле, именно потому, что религия больше не считалась политической проблемой, она стала представлять собой серьезную идеологическую проблему. Во-вторых, отмечал Ильичев, секуляризация является промежуточной стадией, которая позволяет сосуществовать в сознании человека противоположным верованиям. «Верующие вместе с атеистами участвуют в строительстве коммунизма. Многие из них искренне пытаются совместить в своем сознании социалистические идеи с религиозными верованиями. В доме верующего нередко можно встретить рядом и молитвенник, и Программу КПСС». Наконец, наиболее тревожной тенденцией партия считала то, что религия повернулась от вопросов происхождения и сущности мира к нравственным и общественным проблемам. Даже хрущевская платформа «мирного сосуществования» с капиталистическим миром, отмечал Ильичев, привела к «клерикализации» коммунистической идеологии559. Упор религии на «социальную доктрину» мешает коммунистической идеологии претендовать на роль единственного пути спасения для бедных и угнетенных. В Советском Союзе, где религиозные учреждения больше не считаются реакционной политической силой, верующие не видят противоречия между своими религиозными убеждениями и преданностью советскому государству. Более того, многие из участников социологического опроса считали коммунизм воплощением христианских идеалов.
Чтобы воздействовать на массы, пропагандисты атеизма должны были связать марксистско-ленинскую теорию с вопросами, которые беспокоят рядового советского человека. Ильичев критиковал тех пропагандистов атеизма, которые «превратили в мертвую догму марксистское положение о социальных корнях религии, в частности, о причинах пережитков религиозных верований в социалистическом обществе». Чтобы подчеркнуть плачевное состояние атеистической работы, Ильичев рассказал, что, хотя в ходе атеистической кампании количество действующих православных церквей с 1960 по 1962 г. сократилось на 34%, число религиозных обрядов, зафиксированных в этот период, «сократилось незначительно»560. Так, в Украине было крещено 40% новорожденных детей, во многих регионах РСФСР доля крещеных детей колебалась от 30 до 40%, а в Молдавии достигла 47%. Уровень религиозности оставался высоким в республиках Прибалтики; так, в Литве религиозными обрядами сопровождалось 68% рождений, 50% свадеб и 70% похорон. В некоторых регионах СССР количество религиозных обрядов даже возросло. Самым настораживающим был тот факт, что религиозные обряды зачастую соблюдали даже представители интеллигенции и члены партии. Для членов партии это считалось особенно вопиющим проступком; Ильичев отмечал:
Надо с присущей для нашей партии принципиальностью ставить вопрос об ответственности тех коммунистов, которые не только уклоняются от выполнения уставных требований партии о борьбе с религиозными пережитками, но и сами на деле поддерживают эти пережитки. Среди окрещенных много детей коммунистов и комсомольцев. В Краснодарском крае только за первые 3 месяца 1963 г. было окрещено около 100 детей членов КПСС. В Днепропетровской области были окрещены дети заместителя секретаря парткома по идеологической работе, зав. отдела райисполкома, прокурора, и многих других коммунистов. В селе Голубково этого управления 147 коммунистов, из них у 73 дети окрещены561.
Наряду с «объективными» условиями сохранения религии в социалистическом обществе существовали также и «субъективные» причины, порожденные недоработками со стороны партии.
Ильичев обличал идеологическую «раздвоенность, двоедушие» советской интеллигенции. «Но есть еще такие „интеллигенты“, – разъяснял Ильичев, – которые не только не участвуют в научно-атеистическом воспитании трудящихся, но и сами посещают церковь, крестят детей, венчаются у попа, на пасху пекут куличи. На работе такой интеллигент изображает себя атеистом, а дома соблюдает религиозные обряды… Ради мира с набожной тещей или бабушкой он поступается самым дорогим для человека твердых убеждений: идеалами, научными истинами». Творческая интеллигенция лишь в малой степени участвовала в атеистической работе, и, учитывая заметную роль интеллигенции в общественной жизни Советского Союза, ее «двоедушие» было «делом не безобидным»562.
С другой стороны, духовенству, указывал Ильичев, удается привлекать людей в лоно религии, хотя у церкви нет доступа в органы печати, на радио и телевидение563. Это происходит потому, что церковь никогда не забывала об отдельном человеке, сопровождая его от колыбели до могилы. Для партии, напротив, отдельная личность часто ускользала из сферы внимания, особенно если он или она больше не принадлежали к трудовому коллективу. Ильичев описал типичную историю советского рабочего, который после выхода на пенсию был забыт коллективом своей фабрики и «затянут в сети» религии. «Горько на старости лет оказаться забытым товарищами, – подчеркивал Ильичев. – …Нет ничего опаснее для общества и обиднее для живого человека, чем забвение». Это является отступлением от принципов коммунистической идеологии. Коммунистическая идеология утверждает, помимо прочего, что общество, «проникнутое заботой о благополучии человека, служит ему твердой опорой в жизни от рождения до глубокой старости». «Здоровый коллектив», доказывал Ильичев, дает человеку «необходимую духовную гармонию, уверенность в завтрашнем дне, способность твердо противостоять жизненным трудностям и невзгодам». Пропагандисты атеизма должны сосредоточить усилия не на лекциях, дискуссиях или фельетонах, а на индивидуальной работе с советскими людьми. «Вы должны знать, что одними лекциями о науке религию не победишь. Чтобы вытеснить бога, нужно сперва самим стать настоящими людьми». Настоящий пропагандист атеизма, провозглашал Ильичев, «это человек, кровно заинтересованный в судьбах тех, кто стал жертвой религиозной идеологии… это человек, смело вторгающийся в жизнь, несущий людям тепло своего большого сердца, это гуманист, сражающийся за человеческие души»564.
