красное, несли свой знак незаконнорожденных. Думаете, это осталось незамеченным?

Символом Хастины был красный орел на фоне черного неба.

– Сыновья Панду, – продолжил Шакуни, – либо наняли, простите меня… художника, слепого к цветам, либо они намеренно появились под знаком черного орла на красном небе. Теперь Сотня разделена на черных и красных.

– Это разговоры о гражданской войне, Шакуни! Мы говорим об одной семье. Кровь Куру течет в наших жилах! Они двоюродные братья. Черный! Красный! Я, в отличие от тебя, не вижу цвета! Для меня это всего лишь слова – и так должно быть!

– А потом, ваша светлость, – как ни в чем не бывало продолжил Шакуни, – Ачарья Крипа одолжил мне интересную книгу об обычаях дикого востока. Там считается почетной практикой обычай, когда вдовы прыгают в погребальные костры своих мужей. Для нас это варварство, но это заставляет меня задуматься. У царя Панду было две жены: Кунти и Мадри. Но госпожа Мадри, благослови ее душу Вайю, была родом с запада, и все же именно она добровольно умерла на его погребальном костре… Какая мать добровольно убьет себя и бросит своих сыновей-близнецов на попечение жены и соперницы, презирающей ее? Меня мучают эти вопросы, ваша светлость. Если кто-то и должен был пожертвовать своей жизнью, – хотя я, конечно, не говорю, что кто-то должен, – так это старшая жена. Госпожа Мадри была младшей, ей было всего шестнадцать. И все же она мертва, а госпожа Кунти здесь.

– Ты выдвигаешь серьезные обвинения, друг мой. Можешь ли ты доказать, что хоть одно слово из этой басни – правда? Нет? Хорошо. Она уже рассказала свою историю в суде, и не нам подвергать сомнению ее правдивость.

– А под вачаном, ваша светлость?

– Вачаны запрещены, Шакуни. И Хастинапур никогда так не позорил женщину, а для той, что является членом царской семьи, это и вовсе слишком! Достаточно, Шакуни! Я не желаю больше этому потакать. Двое моих сыновей, Дурьодхана и Душашан, и пятеро сыновей Панду, Юдхиштир, Бхим, Арджуна, Накул и Сахадев, – будущее нашего Союза. Хочешь допросить мать-царицу, делай это на свой страх и риск. Но помни о наказании за неудачу. В случае нее к тебе отнесутся, как к любому другому, – законы Хастины написаны на камне и применяются ко всем одинаково. Ты знаешь, что написано под Орлом: Закон превыше всего. Даже если какой-то горожанин по твоей воле и решится допросить члена царской семьи – есть процедура, которая тянется семь лет. И, – он глубоко вздохнул, – Махасабха – дорогостоящее занятие, если даже не говорить о том, насколько он утомителен. Война между Матхурой и Магадхом разрушила царство. Так что я не стал бы беспокоиться о том, что несколько мелких правителей соберутся, чтобы обсудить, кто мой наследник.

– Значит, мы ничего не будем предпринимать? – сверкнув глазами, спросил Шакуни.

Дхритараштра молча пригладил бороду, а затем спросил:

– Хорошо, развлечемся. Что ты предлагаешь?

– Почему бы не короновать Юдхиштира, Верховного Магистра Варнаврата? – Он буквально подталкивал Дхритараштру к этой мысли.

Внезапно царь, улыбнувшись, кивнул:

– Это компенсирует ущерб, нанесенный назначением Карны, и удержит Юдхиштира подальше от Хастины. Варнаврат не особо важен. Мы убьем двух зайцев одним выстрелом. Великолепная идея, Шакуни! Юдхиштиру это тоже понравится. Он добивался, чтобы я возложил на него больше ответственности. Я попрошу твоего друга Пурочану перестроить там особняк, чтобы с комфортом разместить моего племянника.

Юдхиштир – не такой дурак, как ты. Он понимает, что будет скорее заложником, чем Верховным Магистром.

– Займись этим прямо сейчас, чтобы Юдхиштир не узнал об этом и не помешал. Я слышал, что сын госпожи Мадри, этот мальчишка Сахадев, настоящий змей, когда дело касается закона.

– А что насчет его братьев? – тихо спросил Шакуни.

Царь отмахнулся от него:

– Они последуют за Юдхиштиром в Варнаврат. Я бы не беспокоился о других сыновьях, Шакуни, они совершенно не важны.

Действительно, зачем тебе это? Арджуна – лучший лучник во всем царстве; Бхим – сильнее всех; Сахадев – лучший ученый законник, а Накул – красивейший из людей, способный мгновенно стать победителем сваямвара. Действительно, зачем беспокоиться?

– Как пожелает ваша светлость, – сказал Шакуни.

– Хорошо. А как продвигается подготовка к браку царевича Дурьодханы с царевной Бханумати? В эти неспокойные времена этот союз между Калингой и Хастинапуром очень важен. Чем быстрее у Дурьодханы родится сын, тем лучше.

– Все в полном порядке, ваша светлость. Царевич Дурьодхана и решт вернулись с границ Хастины и скоро будут здесь. Но, опять же, я хотел бы возразить…

– Да, да, я знаю, что Калинга не принесет никакой силы Союзу, она связана с империей Магадх. Но мой сын любит эту девушку. Иногда надо следовать желаниям молодой крови. И она переменила его. Я возношу благодарность у алтаря Пракиони за то, что эта девушка не решт, а царевна из рода кшарьев. А теперь ступай, Шакуни. У меня впереди долгий день, и я должен отдохнуть.

– Как прикажете, ваша светлость.

Король вернулся в свои покои, где его ждала куртизанка. Шакуни улыбнулся и, прихрамывая, вышел. Где-то выиграешь, где-то проиграешь. Женитьба с царевной Калинги была безумием, но сейчас он должен был с этим смириться. Он и представить себе не мог, что Дурьодхана влюбится. Любовь подобна дождю, который одинаково падает на кактусы и лилии. Как бы то ни было, Калинга была слишком далека, а значит, не могла участвовать в его планах. На всех остальных костях выпали шестерки. В конце концов, именно он подкупил наиболее уязвимых членов Совета Ста, заставив их затронуть тему восхождения Юдхиштира. Да и половина той знати, которая обратилась к Юдхиштиру, убеждая его заявить о своих правах, была послана им. Шакуни знал, что нужно что-то значимое, чтобы вынудить Юдхиштира перейти в наступление. Ссылка в Варнаврат была как раз тем, что нужно. Выходя наружу, Шакуни вновь подумал о слепом царе: Болван! Ты должен был искалечить и мой разум, когда у тебя был такой шанс. Ты должен был… О, эти гребаные лестницы!

Нала

I

– Еда служит для того, чтоб ее есть, – сказал ачарья Ирум, неспешно идя к возвышению для учителя и волоча за собою по полу длинную трость. – Если я найду хоть один кусочек в воздухе, поднимающийся на высоту, которую я не одобряю, вы поймете, что сегодня утром я был очень добр. – Нала рассеянно потер полосы, оставленные на его бедре тростью Ирума. А