Шрифт:
Закладка:
На следующее утро 4 декабря Буш выступал перед своими европейскими партнерами в штаб-квартире Альянса в Брюсселе. Помимо всего прочего он хотел заверить их, что «не будет никакого американо-советского диктата, никакой сделки по Восточной Европе в стиле Ялты». Обращаясь к самому основанию Альянса в 1949 г., он напомнил, что Совет создан НАТО, чтобы «обеспечить основу как раз для такого чрезвычайного развития, которое происходит сегодня в Восточной Европе». Только здоровая, сильная и единая организация НАТО может действовать как «надежный гарант мира в Европе» – поддерживая «движение как к большему единству в Западной Европе, так и в разрешении барьеров на Востоке». Он предсказывал, что будут созданы «новая Европа и новый атлантизм, где самоопределение и индивидуальная свобода повсюду заменят принуждение и тиранию, где экономическая свобода повсюду заменит экономический контроль и застой, и где длительный мир будет укрепляться повсюду за счет общего уважения прав человека». В конечном счете, тем не менее, все будет зависеть от действий «которые предпримут правительства и просто люди, чтобы руководить, охранять и вдохновлять процесс мирного преобразования»[572].
Выступая перед прессой, Буш подтвердил, что «Соединенные Штаты останутся европейской державой», и что Вашингтон продолжит «держать значительные военные силы в Европе до тех пор, пока наши союзники будут желать нашего присутствия в качестве части общих оборонительных усилий[573]. Этим он обозначил контуры будущей политики США. И чрезвычайно важно, что он не считал необходимым делать публичные заявления, будто конфликт между Востоком и Западом завершился. Когда его прямо спросил об этом один американский репортер, он ответил уклончиво: «Мы здесь дурачимся со всей этой семантикой. Я не хочу давать Вам фразу для заголовка. Я назвал вам те области, где у нас есть прогресс. Зачем нам обращаться к этим кодовым словам, которые разным людям посылают разные сигналы. Я не стану вам отвечать». Но в конечном счете он перефразировал вопрос: «Осталась ли холодная война такой же, что и раньше, – я имею в виду, осталась ли она такой же яростной, как во времена блокады Берлина? Совершенно нет. Дела развиваются драматическим образом. Но стоит мне послать вам сигнал, что холодной войны нет, как вы немедленно спросите: “Что тогда делают наши войска в Европе?”»[574].
В условиях, когда два союза все еще противостояли друг другу в той же Германии, охваченной волнениями, Буш понимал, что не может объявить об окончании холодной войны. Да, он сказал, отношения сверхдержав сейчас находятся в совершенно ином состоянии, чем в конце 1940-х годов. Советское военное вмешательство в Европе – оставим в стороне Третью мировую войну – представляется в очень высокой степени маловероятным. Гонка ядерных вооружений стихла, и даже идеологическое противостояние было свернуто. Самое важное состояло в том, что тон личных отношений между лидерами стал фундаментально иным. Тем не менее, когда дело доходило до Германии – а это был очаг двух предыдущих мировых войн, – Буш был убежден, что здесь необходимо твердое, но деликатное управление; это процесс, который Вашингтон должен возглавить.
На своей пресс-конференции президент зачитал четыре принципа, которые, взятые вместе, характеризовали американскую позицию по германскому воссоединению:
Первый. Самоопределения следует достигать безотносительно того, к каким оно может прийти результатам, и сейчас мы не должны выступать за какое-то конкретное видение этого.
Второй. Воссоединение должно происходить в контексте продолжающегося участия Германии в НАТО и во все более интегрирующемся Европейском сообществе, при надлежащем понимании правовой роли и ответственности союзных держав.
Третий. В интересах общей европейской стабильности продвижение по пути воссоединения должно быть мирным, постепенным, пошаговым. И последнее. В вопросе о границах мы должны повторить нашу поддержку принципам Хельсинкского Заключительного акта[575].
Америку больше всего заботил второй принцип. Германию как единую страну следовало сохранить внутри НАТО. Это было аксиомой для Вашингтона, что НАТО должна играть ключевую роль в системе безопасности Европы после холодной войны.
На самом деле 4 декабря Буш просто повторил то, что Бейкер впервые представил 29 ноября, когда прямо отвечал на вопросы прессы о «Программе из 10 пунктов» Коля, представленной днем раньше[576]. Фактически Четыре принципа были результатом обсуждения германского кризиса на самом высоком уровне в Госдепартаменте, начавшемся еще до падения Стены. И эти идеи потом влились в важную речь, с которой Бейкер выступил в Берлине 12 декабря.
***Как и все остальные, в США творцы политики соперничали в стремлении осмыслить то, что произошло в Европе за последние несколько недель, и что за всем этим последует. Однажды в октябре 1989 г. Бейкер написал от руки заголовок на одном из документов Государственного департамента о сверхдержавах, что их отношения движутся от «от противостояния к диалогу, теперь: к сотрудничеству». Этот доклад исходил из того, что хорошие отношения являются «критически важными для мировых дел» и что для обеспечения глобальной стабильности и в очевидных интересах Америки станет «успех перестройки». Ради «предсказуемости» во время «фундаментальных перемен» Бейкер считал императивным, что Вашингтон не станет формировать свою политику изолированно от событий в СССР. Цель, таким образом, заключалась в том, чтобы «оставаться вовлеченными по широкому кругу вопросов» и быть «креативными в поиске пунктов обоюдных преимуществ».
Поскольку никто не мог быть уверен в том, что из своей программы реформ Горбачев будет в состоянии продвинуть, Государственный департамент видел смысл использовать то, что представлялось «благоприятным положением» для Соединенных Штатов и НАТО, особенно когда речь идет о прогрессе в контроле за вооружениями. И для того чтобы создать и укрепить основу европейской безопасности, в центр внимания следовало поставить заключение договора ДОВСЕ, потому что, как думал Бейкер, именно существенное превосходство Советского Союза в обычных силах «делает мыслимой войну и накладывает политическую тень на всю Европу». Если американцы смогут продвинуться вместе с Горбачевым в ДОВСЕ – при этом не теряя из виду собственную оборонную программу, – он полагал, что они эффективно сократят военные возможности для будущих советских лидеров, которые могут оказаться значительно меньше Горбачева открыты к сотрудничеству[577].
Примерно в то же время, когда Бейкер набрасывал эти мысли, один из его ключевых советников Роберт Зеллик тоже занялся изложением собственных мечтаний в записке, помеченной 17 октября, текст который был
