На Северном Кавказе же всё это сохранилось: языки, вера, традиция, происхождение — всё то, что и составляет коллективную идентичность. Каждый представитель традиционного северокавказского этноса знает свой род, откуда он произошёл, особенно это сохранилось в Чечне. Фамилия — что она значит, своих родственников до седьмого колена, свой вар[357] как минимум, свой тейп[358], свой тукхум[359]. Он может опереться на своих родственников, ведь это сила, которая в современном бурлящем мире либеральной постиндустриализации даёт человеку возможность сохраниться, выжить, найти поддержку. Такой человек знает, кто он, он знает свой язык, свою традицию. В таком случае — зачем такому человеку вся эта сначала советская, которую кое-как пережили, но теперь уже нынешняя либеральная ломка? Зачем традиционного человека, укоренённого в своей земле, живущего в своей идентичности, в гармонии с собой и с Богом, создавшим его, понимающего, что такое непреходящие, но вечные ценности, помещать в ситуацию модерна? Зачем ему навязывать те материалистические ценностные суррогаты, к которым так стремилась Европа, которая больше всего кичилась своим материальным достатком, своим благосостоянием, тем, что они достигли пика индустриализации. И что? Кризис всё поставил под вопрос, продемонстрировав зыбкость, несостоятельность, эфемерность, тщету материальных ценностей и основ.

Теперь в Европе люди побираются, стоят за бесплатным питанием, они лишились работы, им нечем платить по кредитам, депрессия, отчаяние, повальные самоубийства. В таком состоянии оказался сегодняшний европейский обездоленный человек. Да, он был на пике материального развития, но в секунду лишился всего. Всё обрушилось, счета заблокированы, кредиты отдавать нечем, работы нет, значительная часть населения Европы нынешних, обычных людей всё чаще проводят время в очереди за бесплатным супом, за гуманитарной помощью, за просроченными продуктами, которые ранее были предназначены для утилизации. Это современный атомизированный человек, который ещё вчера говорил, что он — венец социального развития. А ведь ради этого материального благополучия западный человек продал душу дьяволу. В «лучшем» случае этот современный человек исходил из того, что Бога нет, что он сам — человек — является мерой всех вещей. Ну, и в каком же жалком состоянии сегодня находится эта мера всех вещей?

Несмотря ни на что в России всё же не до конца были разрушены традиционные архетипы большого русского народа, а на Северном Кавказе некоторые этнические группы вообще остались практически нетронутыми, сохранив изначальные традиционные модели социального устройства. Это и есть социально устойчивые этнические группы, как сейчас выясняется. Обращаясь к традиции, к религии, мы понимаем, что есть истинные ценности, есть вещи, за которые спросит Всевышний по итогам земной бренной жизни, которая в условиях нынешнего кризиса западного мира не стоит и ломаного гроша. Мотивация традиционного человека совершенно иная. Она фундаментальная, изначальная, онтологическая. И это является основой, базой для выживания нынешнего, актуального нам, современного человека. Не человека современного общества — общества модерна, а человека, сосуществующего рядом с нами.

В этом аспекте Кавказ является кладезью, хранилищем изначальных традиций и традиционных форм. Так зачем разрушать их ради какой-то эфемерной социальной модернизации? Ради того, чтобы стать «гражданским обществом», пройти стадию индустриализации, как её прошла Европа чуть раньше, потом пройти стадию постиндустриализации, как её прошла Европа позже, локализовав на своей территории лишь третичный сектор экономики, а всё производство вытеснив в Юго-Восточную Азию, в Китай, на Тайвань? И оставшись без промышленности, потом перейти в состояние постмодерна с его теперь уже не человеком, но постчеловеком — мутантом, клоном, киборгом? И мы сейчас всерьёз говорим о том, что мы должны двигаться туда же, по этому же пути и, в конечном итоге, к этому же краху, который сегодня переживает и Европа и западный мир в целом?

Теперь уже нам предлагается, вслед за Европой и западным миром, сначала осуществить индустриализацию России, Кавказа в частности, потом постиндустриализацию, переместиться в третичный сектор и на пике эфемерного финансового роста виртуальной экономики, периодически взрываемой финансовыми пузырями, оказаться в том же кризисе, в котором оказалась сегодняшняя Европа. Мы догоняем Европу в её стремлении куда? В пропасть? В ад? Так зачем нам двигаться по этому пути, зачем России тащить за собой в эту бездну европейского разложения и социальной и духовной деградации ещё и Кавказ? Может быть, не стоит этого делать? Может быть, оставить те социальные, традиционные модели, — которые практически чудом сохранились за советский период, когда всё перемалывалось насильно и жёстко, которые выжили в либеральной ельцинской вакханалии, сохранились благодаря тому, что это подлинные, истинные ценности традиции и религии. Зачем же сейчас, вне советского марксистского идеологического контекста, продолжать разрушать их с какой-то маниакальной настойчивостью? Напротив, необходимо создать все условия для восстановления традиции на Северном Кавказе во всей её полноте. Нынешнее стремление к потребительству, к росту эфемерного материального благосостояния, которое всё время ускользает и, в конечном итоге, приводит к краху, — это то, от чего проще избавиться, чем догнать. Для полноценного человека естественно жить в гармонии со своей средой, своей землёй, своими традициями, своей верой и своими предками. Только так он сохраняется как полноценный человек. Только в результате такой жизни он может без страха предстать на своём последнем суде перед Всевышним, перед своим Богом ответить за то, как он жил. Никакой европеец с его гей-парадами и однополыми браками здесь не имеет никаких шансов. Это тот человек, который заведомо обрёк себя на вечные муки.

Таким образом, третий сценарий — это сценарий традиционалистский — отказ от принудительной индустриализации, снятие проблемы необходимости возвращения русских на Кавказ и обращение к своим корням, традициям, восстановление гармоничного, полноценного изначального базового общества, такого, каким на Кавказе оно было всегда, сохраняясь в веках. Конечно, всё это не отменяет наличия элитной прослойки, той, что в Советском Союзе называли интеллигенцией, или научного сообщества. Элитная политическая прослойка необходима, но строго ориентированная на федеральный центр, на некую более мобилизационную модель социального устройства, которая сегодня возможна на территории Центральной России в условиях многообразия форм, сложившегося на континентальных просторах нашего общего государства. Это даже не отменяет индустриального и технологического развития, но не как фетиша, а как фонового процесса — без сверхнапряжения и фанатизма, без поклонения химерам модерна, давно продемонстрировавшим свою несостоятельность.