Отец стащил меня вниз по лестнице. Мои колени бились о каждую ступень. Он закричал. Я увидел его поднятую руку, а после не видел уже ничего.

Уснул. И мне снился снег. Внизу, в сладкой кедровой тишине шкафа, мой брат отчаянно искал воздух и не находил. Его ингалятор был у меня в рюкзаке и молча лежал рядом, пока лицо брата синело. В ту ночь мне снилось, что я открою глаза и мы побежим под деревьями, на которых росли луны, под небесами, покрытыми радугой. Но когда я открыл глаза, его не было, а я остался, брошенный.

– УХОДИ!

Хриплый голос.

Я поднял взгляд и узрел Индиго. Лазурь. Расколотое создание. В её безвольно обвисшей руке был зажат пистолет.

– Уходи сейчас же, пока я не передумала, – устало проговорила она. – Беги.

Спотыкаясь на листве, я прошёл вперёд, и Иной Мир выпустил меня.

Я прохромал до ворот, но дальше уйти не смог. Я был словно исцелённая конечность, незнакомый с этим новым распределением воспоминаний, и не помнил, как прежде ходил по миру. Смотрел на врата, слышал шум воды, и мягкая поступь стаи завтрашних дней двигалась сквозь сумерки, чтобы найти меня.

Один я не выживу.

Когда-то я уже позволил любимому человеку отправиться во мрак без меня.

Я не думал, что сумею пережить такое ещё один раз. И потому, против правил тысячи сказок, я обернулся и посмотрел через плечо.

В конце концов, сказка – не что иное, как чувство надежды. Надежда выманивает и обманывает. Искушает сияющими тронами, изысканными нектарами и любящими объятиями. Нашёптывает нам, что мы – особенные. Исключительные. Соблазнённые таким образом, мы следуем по пути. Иногда этот путь ведёт к богатствам. Иногда мы блуждаем впотьмах. Но надежда никогда не скрывает свою форму, и ради её честности мы натягиваем её сладкие и вонючие меха до самого подбородка, потому что жить без надежды значит жить без волшебства.

Я удерживал эту истину в своих костях, пока хромал обратно к женщине, которая всё ещё была мне женой. Она не исчезла. Не растворилась, когда я коснулся её плеча и протянул ей руку.

Она вздрогнула, всё ещё стоя на коленях в темноте, удерживая смерть в руке. Её перья вымокли насквозь. И даже отсюда, где я стоял, я чувствовал её запах, истинный запах, омытый дождём. Жимолость.

– Ты вернулся, – проговорила она, и я кивнул. – Но почему?

У меня был десяток причин, ни одну из которых нельзя было озвучить так просто. Я думал о её пульсе под пальцами и о ножках моего брата, исчезающих в шкафу. О том, как безыскусно было укрыто тело, и о том, что в том была мольба быть не просто обнаруженным, но и наказанным. Я удивлялся, каким образом она придумала причинять себе боль. Возможно, она считала, что заслуживала этого. Точно так же, как я ожидал, что она покинет меня, по той простой причине, что просто не мог представить себе мир, в котором меня не стоило покидать.

– Не тебя я хочу оставить.

Когда я посмотрел на неё, то увидел тех, кем мы были друг для друга. Чудовище, дева, любовник, божество: тысяча итераций. Я протянул руку ещё ближе к ней.

Вокруг нас царили сумерки, но мы ясно видели наше единственное возможное будущее. Дикие земли, не ограниченные стенами, место, где молчание и вопросы без ответов просто не могут выжить. Мы съёжились, созерцая это будущее так открыто, но не сбежали. Я смотрел, как она берёт меня за руку, и её ладонь едва не выскальзывает.

Медленно, молча мы вышли из мрака.

Глава тридцать пятая

Лазурь

Мой супруг находит меня на крыльце Дома Грёз и протягивает мне чашку чая. Он принёс канделябр, и свечи слабо мерцают, озаряя его красивые черты, когда он ставит их между нами.

Я осматриваю его – он высокий и чуть сутулится, когда проходит через дверь. Золото его волос, пятна чернил на этих изящных руках учёного. Его ладонь, лежащая на ноге, чуть подрагивает, и я испытываю изумление, смешанное с облегчением, оттого, что он желает коснуться меня.

Когда мы касаемся друг друга, я наиболее с ним честна. Когда мы движемся вместе, я пытаюсь показать ему правду о себе. Он любит её, но когда я оказываюсь в ролях десятков разных женщин, я представляю себе, что именно в эти мгновения он видит меня сквозь все эти костюмы.

– Лазурь, – зовёт он, и я пытаюсь не вздрогнуть.

Позволяю себе встретить его взгляд и не могу вздохнуть. Когда он смотрит на меня, свет в его глазах нежный. И он – для меня.

Долгое время я ждала осуждения. Ждала, чтобы какое-нибудь божество поразило меня молнией намертво. Возможно, я просто искала богов не в тех местах. В его взгляде есть болезненное признание, и это – эта единственная истина, что я не одинока – расширяет вселенную так, как никогда не могла сделать вера.

– Лазурь, – повторяет он, и я вижу, как он пробует это имя, его форму на своих зубах. – Расскажи мне свою историю.

Лазурь. Уже много лет прошло с тех пор, как это имя было моим. Много лет с тех пор, как я в последний раз отзывалась на него. Я пыталась повторить это имя вслух для Тати, но в том теле уже ничего от неё не осталось.

Мой супруг протягивает мне руку. Наши обручальные кольца соприкасаются. Прежде я не задумывалась, что значит жить в хорошем браке. Я полагала, это означает найти интригующего привлекательного партнёра. Или может, найти того, чьё сердце – словно зеркало, и чья любовь способна помочь тебе вынести вид самой себя.

Я смотрю ему в глаза, понимая, что мы начинаем путь, который я не могла предугадать. Я не знаю, где этот путь закончится, но знаю, что мы сидим вот так не впервые, когда наши пальцы переплетаются, когда пространство меж нами жаждет восстановиться с каждым признанием из тех, что мы хранили во мраке самих себя.

Делаю глубокий вздох и начинаю:

– Прежде всего ты должен понять, что я любила её…

Эпилог

Давным-давно в Доме Грёз жили король с королевой. Они тихо ухаживали за своими призраками и знали каждую тень по имени. Дом был огромен. Иногда король или королева могли заблудиться. Но когда так случалось, они брали друг друга за руку и говорили:

«Это случилось давным-давно…»

Вот