тому, как они пытались относиться к нему на равных. Он жил недалеко, мы часто ездили с ним в одной и той же маршрутке в университет и назад и обычно много смеялись. Да, были и другие вещи, о которых я предпочитала не думать. Может быть, моя жизнь сложилась бы совсем иначе, не будь Денис перманентно занят. Он был неплохой, кажется, но я не знаю, насколько мне можно доверять в этом вопросе.

(Последние два дня я только и делаю, что думаю о своих бывших. Не знаю, как меня это характеризует, – наверное, плохо.)

В конце концов мы все-таки сидим на лавочке в соседнем квартале. Дождь пробует начаться и никак не начинается. Я не знаю, стоит ли мне снимать маску хотя бы из вежливости (если бы это не было правдой, звучало бы как самая высокопарная метафора в мире). На Денисе маски нет.

– Саш, ну говорю же, прости меня. Я сам не знаю, как это так я был не в курсе. Нигде ничего не видел про это, клянусь тебе. Я ведь с нашими и не общался толком после выпуска. Там была совсем другая жизнь просто. Хотя реально я не думаю, что тебе это интересно.

– Мне это не то чтобы неинтересно, – говорю я, – я просто ни с кем не разговаривала на эту тему. Честно говоря, я в принципе давно ни с кем не разговаривала, кроме соседей.

– А Маринка? Видел ее в…

– Ну да, – рассеянно киваю я, не слушая. Я чувствую себя беспомощной и злой.

– Глупо будет спрашивать, как ты, да?

– Обыкновенно, – говорю я.

– Так это сколько времени уже прошло?

– Два года. С чем-то. Ты насовсем приехал?

Денис пожимает плечами:

– Понятия не имею. Зависит от вот этого всего, конечно, – он театрально обводит рукой «вот это все», – но вообще собирался навестить своих и снова уехать. Теперь, сама понимаешь, это вообще не вариант.

– Как родители, кстати?

– На дистанционке. Злятся друг на друга, потому что раньше можно было убежать на работу, а теперь приходится целый день друг на друга смотреть. Видишь, я от них тоже сбегать начал время от времени. Люблю их, конечно, соскучился очень, но мы все-таки отвыкли друг от друга. Мне иногда вообще кажется, что я уже не в состоянии жить с какими-то другими людьми, я в общежитии всего этого так наелся.

Мне приходит в голову, что мы с Сашей сейчас могли бы быть до сих пор женаты и могли бы быть точно так же заперты дома из-за карантина. Кажется, это жестоко, но я рада, что это не так: я прекрасно знаю, как бы выглядела эта жизнь.

– Ты это, дай мне хоть номер телефона для связи.

– Он не изменился, – говорю я, тут же думая, что слишком хорошего о себе мнения, что могла бы просто назвать номер и не ставить Дениса (у которого он точно когда-то был) в неловкое положение.

Я вижу, что в поиске по контактам ему выдаются, помимо всех прочих, Саша и Сашка. Денис колеблется.

– Я Сашка, – говорю я, глядя на номер, и мне становится смешно.

– Я знаю, – говорит он, тоже начиная (но тут же прекращая) улыбаться. – Мне просто пришло в голову, что теперь нужно удалить Сашин номер. Я не знал, насколько это будет вежливо делать при тебе.

– Ни в чем себе не отказывай, – говорю я.

* * *

Было чертовски неудачно, что я встретила Дениса, потому что никакой радости от проделанной вчера работы у меня не осталось. Проблема в том, что я ничего не довожу до конца, если это не касается заработка и не имеет дедлайна. Когда-то у меня еще были силы заставить себя что-то посмотреть или замутить какой-нибудь смешной хештег, но в последнее время мне легче просто сидеть или просто лежать, и сколько я ни спрашиваю себя (как рекомендуют психологи), чего бы мне сейчас на самом деле хотелось, мне совершенно искренне не хочется вообще ничего.

Поэтому я опять закрываю дверь в опустевшую, неловко выглядящую комнату номер два и ложусь в комнате номер один.

Мне казалось, что я все знаю: что все никогда не бывает хорошо в первый раз, что отношения требуют работы. Что работа эта часто сложнее, чем мы думаем в детстве, наблюдая за своими родителями. Что вполне нормально делать ошибки. Все говорят это тебе практически в один голос.

Ты что, собираешься всю жизнь быть замужем? Конюхова, я вообще не понимаю, зачем тебе замуж. Это так старомодно, господи

Вместе с тем очень трудно понять, что именно можно относить к ошибкам, а что – к красным флагам. Что нужно прощать и сколько раз. Нормально ли чувствовать себя так, как будто каждое слово, каждое действие размывает твою уверенность в том, что ты делаешь и зачем, как будто сам факт следования тем или иным путем разбивает камни, из которых этот путь складывается, и с каждым шагом все больше вероятность, что ты наступишь в неясное болото и сквозь него провалишься в пустоту.

Я уже почти сплю, когда приходит голосовое сообщение от Дениса. Я слушаю его, чтобы закрыть тему, и отвлекаюсь после каждого предложения. Мне кажется, что во мне насмерть борются две мысли: что я неизвестно зачем издеваюсь над собой – и что я наконец оправдана.

Саша, ты прости, что я вообще вот это все. Я не хочу бередить раны. Но ты вот сказала, что никто не виноват, потому что никто не знал. То есть да, смотри, никто не знал… про вашу конкретную ситуацию. То есть… что ты страдаешь. Но мы знали, что он за человек. Что он мог делать иногда, понимаешь. Мы же были в одних и тех же компаниях, и там были девушки. И все слышали, ну, понимаешь. Шуточки. И видели всякое. И никто ничего не говорил. Разве что в шутку тоже, знаешь, типа, приятель, полегче на поворотах… И тебе это не нравится, вот что самое противное. И ты видишь, что другим не нравится. Но вы смеетесь. Иначе, ну ты сама понимаешь, будет не по-мужски. Сраные мачо мы были, вот что. И главное, что потом, когда у тебя отношения валятся к чертям, когда кто-нибудь плачет и говорит тебе, что ты мудак, а ты искренне, понимаешь, Саш, искренне такой: о чем она вообще? С чего вдруг я мудак? А вот с того, блин, с того самого. И никто тебе об этом не говорил никогда. И сам ты никому не говорил. Только