Нелидов проводил его взглядом и повернулся к столпившимся у рогаток унтерам и капралам.

– Слышали? Все поняли? Кто не слышал – спрашивайте у тех, кто слышал, – капитан повернулся в сторону: – Семенов! Давай-ка, вели мальцам, пусть приберут тут все и тащат обратно к Мартыну. А то, небось, места себе не находит, думает, мы сейчас весь его чай выпьем, скареда чухонская!

Так-то это, конечно, мой чай. Это мне его княжна Черкасская подарила. Но, во-первых, его в цыбике еще много, а во-вторых… если Нелидов и правда велит моим чаем торговать – я уж лучше с Архипом на эту тему поговорю. Господин капитан не шибко щепетилен в отношении чужой частной собственности. Это я уяснил еще тогда, на переправе.

Прапорщик Семенов молча кивнул двум совсем молодым барабанщикам, и те кинулись убирать с импровизированного стола. А наша компания из ундер-офицеров и капралов двинулась к палаткам, устраивать вечернее чаепитие младшего командного состава. Ну и обсудить новости от казацкого сотника.

А новости были так себе.

Несколько дней назад в полусотне верст отсюда, неподалеку от города Инстербург, русский конный отряд майора де ла Роа был наголову разбит прусскими гусарами полковника Малаховского. Ну разбит и разбит, казалось бы. Война все-таки, всякое случается.

Но пруссаки из этой стычки устроили то, что в мое время назвали бы «пиар-акция», а то и вовсе «информационная война».

Почти год как объявлена война. Почти год как жители окрестных деревень и поселков наблюдают крупные отряды военных рядом со своими домами. Все видят, все понимают и гадают – что будет дальше? К чему готовиться, как жить? Общаются между собой, обмениваются слухами и предположениями. Куда пойдет своя армия? Где пойдут враги? Кто победит? Неизвестность пугает, потому с каждым месяцем войны скорость оборота слухов между крестьян только растет.

И вот русская армия вошла в Восточную Пруссию. Какие они, русские? Что делают? Сколько их? По деревням поползли шепотки. Каждый день местные жители выспрашивали друг у друга – как там вой на? Что слышно? Как дальше жить будем?

Разгром отряда майора де ла Роа разлетелся среди прусских обывателей со скоростью лесного пожара и тут же оброс живописными подробностями. Люди взахлеб рассказывали друг другу про то, как захватившие помещичью усадьбу русские забыли про дисциплину и сразу же упились трофейным вином. Про то, как кавалеристы насиловали всех окрестных девок. И про то, как русские не выставили караулы, а когда нагрянули благородные желтые гусары Малаховского – в панике бежали в лес, даже не надев портки. И как гусары догнали русского офицера де ла Роа и отстегали плетью по голой заднице.

В общем, полный набор пропагандистских штампов, которыми был полон телевизор в мое время. С акцентом на то, что русские казаки, драгуны и конные гренадеры – пьяницы и трусы. Воевать не умеют, стреляют плохо, а кони у них чахлые и слабосильные. А значит, нечего их бояться. Им можно и нужно оказывать сопротивление своими силами, не дожидаясь подхода королевских солдат.

И уже на следующий день по всей Восточной Пруссии вспыхнула партизанская война. Деревенские мужики взяли в руки мушкеты, коих внезапно появились у крестьян в больших количествах, – и принялись нападать на отряды казаков и гусар. А иногда из кустов даже палили по колоннам пехоты.

Генерал Апраксин, прознав про такое, велел строго наказывать мужиков, которые воюют, но при этом не состоят в армии. Говорят, в лагере русской армии уже повесили двоих таких прусских обывателей, а еще нескольким десяткам отрубили большие пальцы на руках.

Легкие силы, что шли при армии Апраксина – казаки, калмыки и гусары – малыми партиями разлетелись по всей Пруссии. И для противостояния гусарским отрядам полковника Малаховского, и для борьбы с партизанами.

Только вот генерал Апраксин не учел одной маленькой детали. Иррегуляры скоро уже год как находятся при армии, но никаких сражений и даже мелких стычек пока не случилось. А значит, не было и добычи, с которой живут казаки. Это не линейные войска, у них с жалованьем и снабжением из армейских магазинов дело обстояло туго. Поэтому всякий раз, когда казачий отряд попадал под обстрел прусских обывателей, – казаки объявляли это сражением и нападали на ближайшую деревню, подвергая ее лютому разграблению. Как говорят у казаков – что с бою взято, то свято.

Но это еще не самая большая неприятность.

Казаки – они ведь разные бывают. И у них там, на юге, своя жизнь, своя дипломатия и свои разборки. Чугуевские казаки дружат с донскими казаками и враждуют со слобожанскими. Вроде это у них еще с прошлого года, когда слобожанцы начудили в Польше, и против них поляки собрали шляхетское ополчение, а матушка-императрица послала в Польшу чугуевцев на усмирение слобожанских. Донские казаки дружат и со слобожанцами, и с чугуевцами, но люто ненавидят калмыков. Это более старая неприязнь, она началась еще полвека назад, во времена царствования Петра Великого. Тогда какие-то там «некрасовцы» сделали что-то плохое и откочевали на запад, а император, прознав про это, отправил калмыков на Дон в карательный поход. Донцы тогда проиграли калмыкам и затаили обиду.

Ну а сами калмыки – ребята простые. Если рядом с калмыцкими отрядами не будет кого-либо из чугуевцев, то калмыки враждуют со всеми. Им без разницы, какого войска казак или гусар. Если не чугуевский – значит, плохой.

У гусар тоже все не слава богу. Грузинские, венгерские и сербские гусары имели друг к другу какие-то претензии, иногда перерастающие в драки, но подробностей Левкович поведать не мог. С казаками у гусар нейтралитет – и ладно.

В общем, казачьи отряды под шумок начали сводить между собой счеты. Уводили друг у друга добычу, дрались, а погибших в междуусобных стычках казаков списывали на партизанщину. С последующим жестоким разграблением ближайших сел.

В Восточной Пруссии начался хаос, который усугубляли лихими рейдами летучие отряды гусар полковника Малаховского.

Полк донских казаков полковника Краснощекова скорым маршем уходил на юг, к Инстербургу, на соединение с армией Апраксина. Поближе к войне и военной добыче. При этом две сотни своих – в том числе и сотню Левковича – полковник оставил в распоряжении генерала фон Мантейфеля. Вместо донских казаков предполье перед нашим корпусом будут шерстить отряды полковника Сибильского. А это – чугуевцы и враждебные дончакам калмыки.

Поэтому сотник Левкович пришел к единственному своему знакомому командиру из пехоцких, договариваться о взаимодействии. Попросту говоря – просить защиты.

Прямо говорить сотник, естественно, не стал. Все больше намеками. Мол, если вдруг пехота застанет в какой-нибудь деревушке очередную казацкую свару – хотелось бы, чтобы линейные войска встали на правильную сторону. А уж если капитан Нелидов сможет быть посредником между сотней Левковича и враждебными казаками – так будет вообще хорошо.

Причем сотник как-то так все хитро вывернул, что посредничать Нелидов должен будет за наш счет. Например, ублажить калмыков подношением из моего чая…