Шрифт:
Закладка:
— Понятно. — Уж кто-кто, а Зорге хорошо знал, что такое газы, хотя самого его эта страшная участь, слава Богу, миновала; если бы попал, то валялся бы сейчас, как и Макс, в лежку, а возможно, вообще бы не лежал, догнивал бы где-нибудь в общей могиле.
Ждать, когда поправится радист, больше нельзя, нужно что-то срочно предпринимать. Кто увезет материалы из Токио? Это должен быть иностранец. Или иностранка. Иностранка, иностранка… Женщина, значит. Надо будет пробежаться по персоналиям немецкой колонии, выяснить, кого куда понесет в ближайшее время дорога.
Когда Зорге вышел от Макса, около его машины стояли двое из полиции «кемпетай», этих ребят ни с кем не перепутаешь, уж больно у них специфические лица: только «кемпетай» умеет превращать физиономии своих сотрудников в глиняные маски — ни одной живой черточки, ни одной подвижной маски.
Зорге громко хлопнул в ладони — будто из револьвера выстрелил, — поднял в приветственном жесте руку:
— Привет, ребята! Ну как, на посту обошлось без происшествий?
Сотрудники «кемпетай» дружно отвернули головы в сторону, с безразличным видом начали рассматривать окрестные здания.
— Молодцы, ребята, — похвалил их Зорге, завел мотор машины.
В висках, в ушах что-то звенело, трещало, будто свою бесконечную песню вели какие-то неведомые насекомые, способные рождать громкие звуки: цикады, сверчки, саранча, стригуны, уши вообще давило, словно бы кто-то пытался засунуть туда, прямо внутрь раковин, пробки — хорошо еще, что боли никакой не было, только неудобство. Зорге включил скорость и отъехал от серого, в выщербинах, тротуара. В боковое зеркало засек, что следом от тротуара отъехала еще одна машина. С сотрудниками «кемпетай».
Полковник Осаки сидел у себя в кабинете в немой задумчивости и никого не принимал. Перед ним были разложены служебные бумажки, исчерканные иероглифами. Наконец Осаки очнулся и нажал на кнопку электрического звонка.
На пороге возник дежурный — долговязый молодой японец в штатском костюме. Из штанов своих он явно вырос — они были короткие и едва прикрывали носки.
Полковник недовольно поморщился, но ничего не сказал.
— Икеду ко мне!
Начальник аналитического отдела явился мгновенно, будто ждал вызова к шефу за дверью — ну просто джинн из волшебной бутылки, а не майор Икеда. Осаки небрежно ткнул в тяжелый, обитый кожей стул, приставленный к столу:
— Садись!
Тот сел на краешек стула, выставил перед собою ноги с острыми коленками, обтянутые дешевыми брюками: у Икеды была большая семья, и он на всем экономил.
Полковник одним коротким движением сгреб в кучу бумажки, лежавшие перед ним на столе.
— Прочитай. И скажи, что ты об этом думаешь?
Икеда ловко сложил бумажки в стопку, примял их ладонью.
— Здесь прочитать, Осаки-сан, или я это могу сделать у себя в кабинете?
— Читай здесь. Тут читать-то, — Икеда усмехнулся едко, — муха один раз капнет и весь текст накроет.
Это были донесения сотрудников «кемпетай», которые следили за Зорге, Клаузеном и Вукеличем — тремя иностранцами, чьи встречи были засечены неоднократно, — в общем, список полковник Осаки родил в своем воспаленном мозгу довольно точный — удалось ему. Чутье помогло, ощущение опасности, которую он привык чувствовать за много километров и задолго до времени «че». А еще помог страх. Страх за собственное кресло — ведь он мог его потерять.
Майор прочитал донесения один раз, другой, сложил листки в тощую стопочку и вернул шефу.
— Ну, что ты думаешь по этому поводу? — спросил Осаки.
— А еще какие-нибудь материалы есть?
— Нет! — резко ответил Осаки. — Ты чего, не можешь сделать вывод из этих донесений?
— Боюсь ошибиться, Осаки-сан.
— Не бойся.
— Ошибку нам германское посольство не простит: уж слишком видная фигура в немецкой колонии — доктор Зорге.
— Для нас все иностранцы одинаковы. Что Зорге, что Отт, что Риббентроп, что сам Гитлер — все! — Осаки резко вздернул вверх руку — словно скопировал нацистское приветствие. — Все до единого!
— Насколько я помню, когда Зорге уезжал из Токио в Гонконг, радиопередачи прекратились?
— У тебя неплохая память, Икеда, — полковник кивнул одобрительно.
— Я бы накрыл Зорге стеклянной банкой, Осаки-сан. Ни одно его движение не должно пройти мимо нас. — Икеда улыбнулся, лицо его старчески сморщилось, крепкие желтоватые зубы придавили нижнюю губу.
— Правильно мыслишь, — сказал Осаки, посмотрел на свои ногти, неровно обрезанные, будто обгрызенные, поморщился — увидел себя со стороны, дернул головой неодобрительно: нечего проявлять слабость, он — сильный человек. А смотреть на себя со стороны и сомневаться — это удел слабых. Предложение Икеды в принципе правильное, но оно находится на поверхности, плавает, как бамбуковая щепка в луже воды. — Что еще ты можешь предложить?
— Пока болен коммивояжер Клаузен, передачи ведь тоже не идут в эфир?
— Чего ты спрашиваешь, Икеда? Ты это только что прочитал в донесениях агентов «кемпетай».
— Значит, коммивояжера надо рассматривать, как возможного радиста.
— Правильно, Икеда. Наши мысли с тобою совпадают.
— А если мы окончательно поймем, что эти двое имеют отношение к шпионской организации и к радиопередачам, которые мы ловим, то очень быстро наймем людей, которые работают на них. Надо разрабатывать эту группу дальше, Осаки-сан.
— Твои мысли совпадают с моими, Икеда. Ты — надежный офицер. Иди!
Икеда вытянулся, щелкнул стоптанными каблуками друг о дружку.
— Благодарю за похвалу, Осаки-сан.
Исии Ханако хотя и принадлежала к высокому роду, но попала в разлом между двумя разругавшимися ветвями рода и жила с матерью в маленьком домике в условиях довольно стесненных, где не было даже телефона.
Рихард, чтобы встретиться с ней, посылал телеграммы, где назначал свидание, либо сообщал, что тогда-то и тогда-то появится в баре ресторана «Рейнгольд», и Исии всегда ожидала его. Лицо ее начинало светиться нежностью, Исии было не узнать — при появлении Зорге она преображалась.
В этот раз она, увидев Рихарда, засветилась было, но в следующий миг погасла, опустила голову. Зорге обнял ее.
— Ханако, у тебя что-то произошло? — Он прижался лицом к ее волосам. Рихард вообще любил запах, исходящий от женских голов, он мог вслепую, с закрытыми глазами определить, кто около него находится, какая именно женщина — Хельма Отт или Агнес Смидли, которая пару раз приезжала в Токио, посольская секретарша Хельга, давно заглядывавшаяся на него либо преподавательница музыки Томо, очень красивая статная сорокалетняя японка… Эти женщины следили за собой, чистота для них была одним из условий жизни. — Случилось что-нибудь?
Отрицательно покачав головой, Исии прижалась к Рихарду. Ему показалось, что он неожиданно услышал, как стучит ее сердце. Что-то цепко сжало ему горло, сжало
