Проходя мимо гряды холмов и внимательно оглядывая их пологие склоны в поисках стланика, Хаста наконец заметил нечто необычное, наполовину занесенное снегом. Он подошел поближе, раскидал снег и обнаружил под ним кучу оленьих костей.

«Гм… тут, похоже, пировала стая хищников… Кости разгрызены, расколоты…»

Хаста помнил, что кости неплохо горят, но прежде надо было чем-то развести костер.

Оставалось найти растопку. Жрец опустился на колени и принялся раскапывать снег вокруг костей. Здесь он был совсем неглубоким, и вскоре Хасте удалось добыть некоторое количество мха.

«Еще бы олений помет найти, он отлично горит, — думал он, раскидывая снег. — Да не может быть, чтобы оленей не пронесло от страха, когда на них напали те хищники… Кстати, кто это был? Волки, саблезубцы или еще кто похуже? Вон как берцовые кости раздроблены… Кто бы это ни был, не хотел бы я его встретить…»

Внезапно Хасте повезло: он извлек из сугроба огромную обледеневшую лепешку — судя по ее размерам, принадлежавшую мамонту.

— Спасибо тебе, Исварха, что послал мне эту лепешку! — воздел руки к небесам Хаста. — Поистине причудливый облик принимают твои дары!

«Кто бы подумал, что именно дерьмо мамонта встанет между мной и смертью!»

Выбрав подветренную сторону холма, Хаста острой костью вырыл нишу в снегу и, устроившись там, принялся стругать мамонтовую лепешку. После долгих усилий опилки удалось просушить и поджечь.

Когда солнце ушло за холмы, Хаста уже грелся у жаркого, на редкость вонючего костра из мха, помета и костей. Но это был лучший костер в его жизни — поистине алтарь Исвархи! Молитва, произнесенная возле такого алтаря, на легких крыльях летела к Солнечному Престолу.

Растопив снег в черепе оленя, Хаста нагрел воду, бросил туда горсть сморщенной брусники вперемешку с листьями.

«Жизнь-то налаживается, — думал он, попивая настой. — Теперь предстоит переночевать в этой снежной норе. Мороз довольно мягкий, ветра нет, оленьих костей еще много… Пожалуй, ближайшую ночь я переживу. А вот что дальше…»

Выбор был невелик: или дальше шагать на юг вдоль реки, пока несут ноги или пока на пути не подвернется какой-нибудь саблезубец, либо сразу лечь в сугроб и умереть.

«С этим мы пока подождем», — зевая, решил Хаста, нагреб костей, обрывков шкур, мха и принялся мастерить себе чрезвычайно неудобную, но совершенно необходимую лежанку. Если лечь спать прямо в снег — можно и не проснуться…

Всю ночь Хаста вертелся, то и дело просыпаясь. То его мучили кошмары, то будили странные голоса. Жрец вставал, разминался, осматривался — вокруг никого не было, только звезды горели и ветер свистел в холмах. В одно такое пробуждение он увидел, что костер почти погас, и едва успел подкинуть мха и мелких костей.

Утро следующего дня выдалось ясным и безветренным, солнце сияло в чистом небе. Хаста, не выспавшийся, но неплохо отдохнувший, бодро отправился в путь. В прежние годы он немало странствовал, в том числе и по совершенно диким местам, и прикидывал, что даже без пищи дня на три его хватит. А за это время уж что-нибудь он раздобудет. В тундре еды полно, надо лишь постараться и разрыть снег. Кто только там не спит в норах до весны…

Обглоданных костей Хасте больше не попадалось. «Как бы к вечеру не пожалеть, что ушел оттуда, где была растопка и укрытие, — размышлял он. — Надо было взять с собой хотя бы лепеху! А что в ней толку, если не найду дров? Надеюсь, дальше к югу будет больше стланика…»

Солнце поднималось все выше, почти не грея, но ослепительно сияя, заставляя плотно щуриться. Время от времени Хаста смахивал слезы, но не думал об этом, пока вдруг не осознал, что ощущение постоянной чесотки в глазах превратилось в резь. И эта резь начинает его беспокоить. Глаза так и норовили закрыться сами собой.

«Скорее бы уже сумерки, — с досадой подумал жрец. — Ужасно надоел этот слепящий свет… Вот подкралась беда, откуда не ждали!»

Что-то ярко вспыхнуло впереди, — видно, луч солнца попал на обледеневшую скалу, — и Хаста ослеп.

На миг его охватил дурнотный ужас. Хаста принялся яростно тереть глаза, но все также ничего не видел — только плавающие перед глазами пятна. Он постоял, стараясь успокоиться и зажимая глаза ладонями, пока не утихла боль. Попытался приоткрыть — резануло так, что Хаста взвыл. Кажется, теперь боль вызывал малейший луч света!

«Нет, только не это! — стучало у него в голове. — Мне нельзя слепнуть! Мне надо идти!»

Кое-как проморгавшись, Хаста, наполовину ощупью, то и дело спотыкаясь, побрел дальше. Снежная равнина то возникала, то исчезала у него перед глазами, и он уже сам плохо понимал, куда идет.

Вдруг нога его поехала по льду, он взмахнул руками и упал на бок.

Несколько мгновений полежал неподвижно, прислушиваясь к себе, — вроде цел… Но стоило шевельнуться — и ногу пронзило болью.

«Упал в трещину, свалился в водопад, тонул в ледяном озере — и ничего, — ядовито подумал Хаста. — А теперь поскользнулся на камне, и вот пожалуйста!»

Попытался ползти — нога стреляла болью при каждом движении. Глаза не желали открываться. Видно, им было противно смотреть на этот свет.

«Да что ж такое?! Исварха, за что отвернулся от меня?!»

Хаста уронил голову в снег, кусая губы, и долго лежал, ни о чем не думая. Потом поднял голову и ощутил, что глаза уже не так болят.

«Я поправился?! А, нет — просто солнце ушло…»

Над тундрой раскинулся великолепный сиренево-розовый закат, расчерченный зеленоватыми извилистыми линиями. Они колыхались в небе, то вспыхивали ярче, то гасли…

Хаста горестно вздохнул. Он помнил, что означают эти пляшущие в небе огни. Подступал лютый мороз…

«Этак я ночи не переживу, — подумал Хаста. — Надо бы выкопать нору в снегу…»

Но он не стал ничего копать. Вместо этого жрец перевернулся на спину и начал смотреть на небо, прощаясь с солнцем.

Он уже не первый раз прощался с ним.

Перед внутренним взором встала яма в бьярском лесу… прижавшаяся к нему Марга…

Край солнца ушел за горизонт, и сразу стало темнее. Небо усыпали звезды. Хаста закрыл глаза, чувствуя, как холод расползается по спине, начинает пробираться под одежду.

Вскоре он заснул.

Во сне он вмерз в глыбу льда, и она поплыла, качаясь, по голубой реке, впадавшей прямо в звездное море…

Хаста благодарно ждал, чтобы плавание сменилось невесомым парением, но чьи-то сильные руки перехватили глыбу, вытащили из реки. Потом руки обняли его, начали тормошить, возвращать к