Поначалу мы не хотели говорить о ней. Мы говорили о Бёрче, который разбил череп, – от этого полицейского нам всем было не по себе. Джейн утверждала, что слышала его рык и что «он прямо-таки зверюга». Сьюзи постановила, что он хуже любого преступника. Нелли не знала, что и сказать: эпизод с черепом погрузил ее в пучину ужаса.

Мне хотелось расспросить о моей возможной сменщице, но я не знала, как выйти на эту тему и снова не разреветься.

Но в конце концов все мы замолчали: мы поняли, что пришла пора обсудить происшедшее.

Вдалеке слышались раскаты грома. Месть моря.

А потом Нелли посмотрела на меня и выразила всю нашу безмолвную скорбь:

– Энни, она умерла от ужаса?

– Она умерла от разрыва сердца, Нелли.

– Но она была в ужасе. Энн, я прочитала это по ее лицу. На нем застыл страх…

– Энни, она тебе что-нибудь сказала? – всхлипнула Сьюзи, красноносая, как пьянчуги в Пойнте.

Вдалеке снова громыхнуло.

– Честное слово, я не знаю, – сказала я, вытирая слезы. – Я ничего не знаю.

– Энн! – В разговор вступила Джейн Уимпол, откинувшая вуаль, чтобы не промокала от слез, и без стыда являвшая нам свое прекрасное лицо. – Если ты что-то знаешь, ты должна нам сказать. В ее присутствии… – Джейн указала на портрет. – При ней ты не можешь солгать…

– Энн, она умерла от страха, – повторила Нелли. – Не отрицай.

– Она с тобой говорила? – не отступала Сьюзи.

Я отвела все подозрения прямым взглядом в глаза:

– Вы знали ее лучше, чем я. Для нее на первом месте стояла работа, а в эти дни – особенно. И я думаю, лучшее, что мы можем сделать ради нее, – это продолжать работу.

Чепцы согласно закивали, всхлипы сделались громче.

– И близится суровое испытание, – добавила Нелли.

Мы все понимали, что она имеет в виду.

– Не тревожьтесь за ментальный театр, – успокоила я. – Это дело я беру на себя.

Я ощутила всеобщее облегчение; только Сьюзи казалась разочарованной.

– Ну а нам… остальным… хоть посмотреть можно?

– Сьюзен Тренч! – одернула Нелли. Но Джейн поддержала свою подружку:

– А правда, что и она, и он останутся без одежды? Даже мистер Салливан?

Поверьте мне: ни объятия, ни поддержка близких – ничто не лечит от страха так, как непристойные мысли.

7

Я провела остаток того памятного дня, задавая прямые вопросы служанкам, поварихе и даже самой Нелли, но никто ничего не слышал о новой медсестре.

Я перестала об этом думать.

Все предупреждения мистера Икс не поколебали моей решимости. Пусть читающий эти строки не обманывается: я страшная трусиха, но я просто не могла сидеть сложа руки и ждать, пока после следующего кошмара Кэрролла не умрет кто-нибудь еще.

Больше никто не должен умереть, если я могу это предотвратить.

Я – медсестра. И я спасаю жизни.

А зло – это болезнь, которая может скрываться в бараках.

Поначалу я собиралась переодеться из униформы в свое обычное платье, но потом ко мне пришла другая мысль: что бы там меня ни ожидало в бараках, оно видело Мэри Брэддок. А Мэри приходила в форме, только без чепца.

Ну так и я выберу такой же наряд.

Мне предстояло дождаться самого позднего часа.

А до этого времени мне было нужно чем-то себя занять, и я снова взяла в руки надоевшую «Алису».

Читать не хотелось, я перелистывала иллюстрации.

Кэрролл говорил, что мир превращается в эту книгу.

И мистер Икс придерживается того же мнения.

А я подумала, что это неправда: мир и раньше был таким.

В эти самые минуты совсем неподалеку от Кларендона люди, которых принято считать здравомыслящими и нормальными, поднимаются на сцену и вздымают молотки, чтобы освободить замурованную канарейку или голенькую девочку, которая с ужасом взирает на своего освободителя. И я – часть этого мира. И в этом же мире миссис Гиллеспи готовит свои пирожки, а Гетти Уолтерс попеременно смеется и плачет. В этом самом мире с его ночами и днями я когда-то любила мужчину и он когда-то любил меня, здесь же я вонзила в человека нож – вонзила нож в пациента, о котором должна была заботиться. Мир ментальных театров, запретных представлений и поисков сокровища. Мир ужасных Десяти, мир, в котором умерли мистер Арбунтот и Мэри Брэддок. Мир, в котором люди, подобные Дойлу и Кэрроллу, пишут о выдуманных ими мирах.

Мир, в котором вы, незнакомый читатель, заглянули в мою беспорядочную хронику.

Потому что, несмотря на все различия между нами, по крайней мере, это у нас общее.

Этот единый и страшный мир.

Услышав, как часы в холле пробили два, я решила, что мне пора в этот мир углубиться.

8

Только одну деталь я не предусмотрела: неделю назад я подарила свою шаль сахарной женщине, а другой у меня не было. В Кларендоне мне шаль и не требовалась, но вот в ночную пору возле моря, где рев ветра возвещал о бурях и мести, мне сильно ее недоставало. Конечно, от свечки снаружи никакого проку быть не могло, поэтому я ее и не взяла. Ну а отсутствие чепца избавляло меня от опасений, что он улетит с моей головы. Пучок волос на голове слегка растрепался, но все же пока выдерживал порывы ветра.

Преимущество мое состояло в том, что я родилась здесь, в прибрежном городе с его песком и причалами. Девочками мы иногда играли на пляже ночью. Сегодня на ночном пляже редко встретишь девочку – если только во время представления и без одежды, – но в те годы мы еще могли выйти ночью поиграть на пляж, ведь девочки тогда умирали повсюду. А если все равно, где встретить смерть, – дома от дифтерии или на улице, когда на тебя падает цветочный горшок или целая стена, или в школе, где одноклассницы устраивают тебе темную, – тогда как-то легче воспринимается вероятность умереть от ночного происшествия на берегу. Вообще-то, если ты не одна, а с подругами, пляж был самым безопасным местом из тех, что я перечислила. Но тогда были другие времена.

Теперь жизнь в целом улучшилась, и смерть, как следствие, пугает больше.

Я шла впотьмах по песку, который, стоило мне всколыхнуть его ногой, поднимался столбом из-за немилосердного ветра. Ветви в рощице покорно гнулись под властью этого невидимого диктатора, а почти все рекламные плакаты либо сорвались со стволов деревьев, либо были похищены мальчишками. Далекие волны колотили о берег с упорством крепких мужчин. Я помолилась небу, чтобы не пошел дождь. Место было самое подходящее для молитвы. Я остановилась