что было бы равносильно тому, что рабы вообще не были бы освобождены: это просто превратило бы подневольное состояние в состояние вечного долга, подобно тому, как бывшие корвеи были превращены в долг во время революции.

Токвиль считал, что нашел идеальное сочетание, когда в 1843 году предложил, чтобы половина компенсации была выплачена рабовладельцам в виде государственных аннуитетов (следовательно, за счет увеличения государственного долга, который должен быть погашен налогоплательщиками ), а другая половина - самими рабами, которые будут работать на государство в течение десяти лет за низкую зарплату, позволяя использовать разницу в зарплате для возмещения ущерба их бывшим владельцам. Таким образом, по его мнению, решение будет "справедливым для всех участвующих сторон", поскольку бывшие рабовладельцы по истечении десяти лет будут обязаны платить "возросшую цену труда" в связи с эмансипацией. Таким образом, налогоплательщики, рабы и рабовладельцы будут вынуждены платить свою справедливую долю. Парламентская комиссия под председательством Виктора де Брольи предложила аналогичное решение. Никто из участников этих дебатов, которые, по общему признанию, проходили на форумах, где доминировали владельцы собственности (поскольку в период с 1830 по 1848 год право голоса в Палату депутатов имели чуть более 2 процентов взрослых мужчин, а выбирать своих представителей им приходилось из 0,3 процента самых богатых людей), похоже, всерьез не рассматривал идею о том, что именно рабы должны получить компенсацию за столетия неоплаченного труда. Это позволило бы им стать владельцами части земли, на которой они работали как рабы, и тогда они смогли бы работать на себя, как это сделали ирландские крестьяне в ходе аграрных реформ конца XIX - начала XX века (правда, с щедрой государственной компенсацией помещикам, по крайней мере, до момента обретения независимости).

В любом случае, дебаты ни к чему не привели до середины 1840-х годов, поскольку рабовладельцы отвергали эмансипацию и угрожали остановить ее, при необходимости применяя вооруженную силу. Только после падения монархии и провозглашения Второй республики в 1848 году комитет Виктора Шельчера смог добиться принятия законопроекта об отмене эмансипации, который предусматривал компенсацию для рабовладельцев, несколько менее щедрую, чем британский закон 1833 года, в рамках механизма разделения расходов, в конечном счете, аналогичного тому, который предложил Токвиль. Рабовладельцы получили компенсацию, рассчитанную на сумму, вдвое меньшую, чем предполагалось ранее (которая, тем не менее, была весьма значительной). Помимо компенсации рабовладельцам, декреты об отмене рабства, обнародованные 27 апреля 1848 года, включали статьи, "наказывающие бродяжничество и попрошайничество и призывающие к проведению дисциплинарных семинаров в колониях", целью которых было обеспечить плантаторов достаточным количеством дешевой рабочей силы. Другими словами, в рамках эмансипации Шельхера рабам не только не выплачивались компенсации и не предлагался доступ к землевладению, но, кроме того, рабовладельцам выплачивалось вознаграждение и устанавливался режим полупринудительного труда, который держал бывших рабов под контролем плантаторов и союзных государственных органов. На Реюньоне префект сразу же объяснил, как будет действовать новый режим: бывшие рабы должны были подписать долгосрочные контракты на работу либо в качестве рабочих на плантациях, либо в качестве домашней прислуги, иначе их арестовывали за бродяжничество и отправляли в дисциплинарные мастерские, предусмотренные законом, изданным в Париже.

Для понимания контекста того времени важно отметить, что законы такого типа, в которых государство де-факто служило работодателям и землевладельцам, устанавливая жесткую дисциплину труда и максимально низкую заработную плату, были распространены повсеместно; они просто получили второе дыхание в колониях после отмены рабства. В частности, поскольку многие освобожденные рабы отказывались работать на своих бывших хозяев, британские и французские власти разработали новые системы, которые позволяли завозить рабочих из других стран. В случае Реюньона и Маврикия дополнительная рабочая сила прибывала, например, из Индии. Французы называли этих импортированных рабочих ангажементами, а британцы - "наемными рабочими". Обручение означало, что индийские рабочие, привезенные для замены рабов, должны были возместить транспортные расходы, которые несли их работодатели; это возмещение растягивалось на длительный период, скажем, на десять лет, и вычиталось из их заработной платы. Если их работа была неудовлетворительной или, что еще хуже, если их обвиняли в каком-либо дисциплинарном нарушении, срок возмещения мог быть продлен еще на десять или более лет. Сохранившиеся судебные документы с Маврикия и Реюньона ясно показывают, что, поскольку суды были сильно предвзяты в пользу работодателей, эта система привела к эксплуатации и несправедливости, не идентичной рабству, но и не далекой от него. Источники также показывают, как работодатели и суды в некотором смысле вели переговоры о трансформации режима трудовой дисциплины. Владельцы постепенно соглашались отказаться от методов телесных наказаний, которые широко использовались в рабстве, но только при условии, что власти помогут им, наложив финансовые и юридические санкции, которые имели тот же эффект.

Стоит также подчеркнуть, что этот тип правового режима, который был очень жестким для рабочих (и для бедных в целом), был также довольно широко распространен на европейских рынках труда. В 1885 году в Швеции все еще действовал закон, согласно которому любой человек, не имеющий ни работы, ни достаточного имущества для жизни, мог быть арестован и приговорен к принудительным работам. Мы находим подобные законы по всей Европе, в частности, в Великобритании и Франции, но шведский закон был особенно суров и оставался в силе необычайно долго, что соответствует тому, что мы видели в Швеции в конце XIX века. Так случилось, что в конце XIX - начале XX века в ряде европейских стран, включая Швецию, этот режим был радикально изменен: профсоюзы были разрешены, рабочие получили право на забастовки и участие в коллективных переговорах и так далее. В колониях - и не только на бывших невольничьих островах - переход занял больше времени: в главе 7 мы увидим, что совершенно легальные формы корве и принудительного труда сохранялись в двадцатом веке во французской колониальной империи, особенно в межвоенные годы и практически вплоть до деколонизации.

Принудительный труд, сакрализация проприетариата и вопрос о возмещении ущерба

Из этих эпизодов можно извлечь несколько уроков. Во-первых, существует множество градаций труда между принудительным и свободным, и важно внимательно изучить детали соответствующей правовой системы (суть в том, что это не просто детали). Это особенно верно в отношении современных рабочих-иммигрантов, чье право вести переговоры о зарплате и условиях труда часто весьма ограничено, как в нефтемонархиях Персидского залива, так и в Европе и других странах мира (особенно для работников без документов). Действительно, трудовое законодательство в целом требует пристального внимания. Во-вторых, эти дебаты свидетельствуют о силе квазисакрализованного режима частной собственности, который доминировал в XIX веке. Если бы конфликты и события пошли по другому пути, возможно, были бы приняты