Шрифт:
Закладка:
Первым очнулся испанец. И в ужасе посмотрел на морские волны:
– Скорей отсюда! Гребите! Это настоящее кладбище!
– Что ты говоришь?! – встряхнул его капитан. – Как под водой может быть кладбище?!
– Там на дне мешки… Много мешков… Мне показалось: сотни. Я подумал, что это клад, и развязал один. А там… Господи, там баба! Толстая, такая же, как эта, – кивнул он на спасенную испанку, которая наконец открыла глаза. – Похоже, что во всех остальных мешках тоже мертвые женщины… Они качаются… Понимаете? Качаются, стоя в воде, в кожаных мешках… Мне показалось, я слышу стон. Хотя разве мертвые могут стонать? Я чуть не умер от страха! Гребите отсюда, скорей! Это место проклято!
– Ходу! – закричал капитан. – Гребцы на весла! Прочь отсюда!
Пришла в себя и юная испанка. Она в ужасе смотрела на своих спасителей. Капитан заметил ожоги на ее нежных руках и изрезанные веревкой запястья. Он понял, что несчастную пытали, а потом, как и остальных, засунули в мешок.
– Что здесь произошло? Испанец, переводи!
Девушка заговорила с трудом:
– Я наложница султана Ибрагима. Хотя я с ним ни разу не была. Но нас всех, весь гарем, вдруг схватили и начали спрашивать, кто послал любовную записку. И кому она адресована. Я клянусь, что никто бы не посмел этого сделать! Но султан словно обезумел! Нас пытали несколько дней… Никто не признался…
– А потом казнили, да? – тихо спросил капитан.
– Султан повелел весь свой гарем утопить. Нас засунули в кожаные мешки, набитые камнями. Евнухи всю ночь таскали эти мешки и кидали их в Босфор. Нас было очень много… Несколько сотен… Мне повезло: я оказалась одной из последних. Какой же ужас я пережила! Сидела полночи в темном кожаном мешке, на камнях, и ждала своей смерти… – девушка чуть не задохнулась, вспомнив минувшую ночь, и стала раздирать ногтями нежную кожу на шее.
К ней кинулись матросы, хватая за руки. Несчастная забилась в истерике.
– Он сумасшедший! – сжал кулаки испанец. Сгубить столько красавиц!
– Если они меня хватятся, вам всем конец, – простонала юная наложница.
– Боюсь, что все в гареме устали за ночь от такой тяжелой работы, – угрюмо сказал капитан. – Еще немного – и мы выйдем в открытое море. Спустись-ка в каюту. Как тебя зовут?
– Мне дали имя Гюльбахар, – с трудом сказала девушка. – А раньше звали Бланкой.
– Вот что, Бланка, забудь про то, что ты была в гареме.
– Еще ни одной женщине не удавалось выйти оттуда живой, – и Гюльбахар Бланка опять заплакала. – Если кто-то узнает…
– Узнают, когда ты уже будешь далеко отсюда. На родине. Уж я позабочусь, чтобы весь мир узнал о жестокости османского султана, – угрюмо сказал капитан. И вновь закричал: – А ну, гребцы, ходу!..
… Обряд наречения имени прошел на седьмой день после родов. Утопив весь свой гарем, султан Ибрагим наконец успокоился. Ночью ему стало лучше, и наутро он объявил церемонию: надо было дать имя новорожденному шехзаде.
Валиде перевела дух: ее сын не тронул своих жен, и их сыновья, таким образом, остались вне подозрений. Все они законны и претендуют на трон. А выродок зеленоглазой выскочки последний в этой очереди. Кёсем-султан инстинктивно связала случившееся с Шекер Пара, поставив ей в вину жестокую казнь почти трех сотен наложниц. Каждая из которых стоила целое состояние и ни в чем не была повинна. Уж валиде-то это знала!
Жизнь человеческая в Топкапы ничего не стоила, но имущество следовало беречь. А рабыни, тем более европейки – это ценное имущество. Наказывать их, безусловно, надо, но только за те проступки, которые они совершили.
«Я отомщу», – думала она, глядя, как султан берет на руки хилого мальчика, который даже не кричал, а пищал, словно котенок. Шекер Пара, которая за эти дни почти уже сумела оправиться от родов, с тревогой смотрела на сына. Он был слишком слаб.
Но зато у нее теперь был сын. Шекер Пара стала полноправной хасеки, матерью принца. Она вдруг поймала на себе полный ненависти взгляд свекрови и гордо вскинула голову, подумав: «Я Шекер Пара! Подобно Хюррем-султан, я добьюсь никяха! И мой сын станет султаном, а я валиде! И тогда, старуха, я сошлю тебя в Старый дворец! И вскоре о тебе все забудут. А я буду править в этой огромной империи. Не будь я Шекер Пара!»
Султан Ибрагим тем временем прочитал молитву в честь великого события, рождения еще одного шехзаде. Потом нагнулся над правым ухом мальчика, трижды дунул в него и негромко произнес:
– Баязет, Баязет, Баязет.
После чего протянул ребенка матери. Сияющая Шекер Пара прижала Баязета к пышной груди. Церемония состоялась.
– О Господь! Пусть этот ребенок возвысит религию ислам, будет сильным воином, почитает своих родителей, – через силу сказала Кёсем-султан. – Пусть родители растят его в богатстве и здравии. Аминь!
И она преподнесла снохе богатый подарок: ожерелье из алмазов и рубинов, прекрасно зная, что Шекер Пара предпочитает всем драгоценным камням изумруды.
Это лишь усилило взаимную ненависть. Следом за валиде свои пожелания новорожденному высказали и остальные женщины династии, преподнеся Шекер Пара щедрые подарки. При этом лица у всех хасеки были такие кислые, будто они объелись лимонов и страдают изжогой. Одна лишь Шекер Пара сияла. Она чувствовала себя на вершине счастья. Еще немного – и ее рука дотянется и до самой вершины власти. Больше на ее пути нет никаких препятствий. Ее сын наречен Баязетом, это имя носил османский султан, прозванный Молниеносным. И ее Баязет тоже вырастет храбрым воином. Великим султаном.
А ночью Шекер Пара снова ступила на Золотой путь. Теперь соперниц у нее не было. Ни одной. Гарем опустел, и только она, гордо подняв голову, сопровождаемая почетным эскортом из рабынь, держащих факелы, и черных евнухов, шествовала в покои падишаха, нарочно замедляя шаг.
Спешить больше некуда. Никто не войдет в султанские покои, пока в гареме царит Шекер Пара.
Это был момент ее полного триумфа. Она поклялась уничтожить всех своих соперниц, когда ее страдания были невыносимы, и она это сделала. Пусть при помощи брата, но разве они с Исмаилом не одно целое?
Эта огромная империя скоро будет принадлежать им.
… Дно Босфора у одной из дворцовых стен было похоже теперь на зловещее поле, засеянное раздувшимися женскими трупами, которые мерно покачивались в завязанных кожаных мешках. Их было около трех сотен, этих совсем еще юных
