class="p1">Туше.

Конечно, нет.

— Спрашивай, — предложил Легион. — Ты настолько впечатлил меня своим идиотизмом, что я даже отвечу. И не солгу… Собственно, я вообще почти никогда не лгу, как ни странно.

— Ты всегда в деталях? — не сдержал я усмешки.

Которую мне тут же вернули.

— А также в разности интерпретаций, полуправде и самообмане. Я много где, сам знаешь. Я везде, если уж на то пошло… Так что, неужели не решишься спросить? Прямой ответ, прямой вопрос — всё по правилам наших игр… Если ты, конечно, действительно хочешь знать ответ.

Уместное уточнение.

— Я не хочу, — сказал я честно, — но должен… Как мне уместно тебя называть?

— На твой вкус, на самом деле. Когда количество твоих имён перевалит за первую сотню, для тебя самого имя перестанет иметь какое-либо значение…

— Оно будет важно только для того, кто его произносит, — это оказалось очень просто, если задуматься.

Если имя имеет над тобой огромную власть, преврати его в имя для множества существ, примерь множество имён, поделись этими именами, разбейся на множество осколков и тел. Мост над мостом над мостом; обман над иллюзией над наваждением. Когда зовут тебя, зовут легион других — и значит, ты свободен.

Демон, стоящий передо мной, сумел почти невозможное — он превратил слабость духов в их силу, обратил власть имён вспять. И он никогда не лгал, это всё постоянно лежало на поверхности, но я только сейчас почему-то понял…

— Хелаал, ты действительно замкнул наши дороги так, что они всегда приводят в офис?

— Нет. Это первый секрет, который я тебе открою в награду за наглость и смелость: я никогда не замыкаю ничьих дорог.

— Тогда кто?

— А ты правда не знаешь? Смирись: для демонов это работает точно так же, как и для людей, с парой незначительных отличий.

— То есть…

— Дороги гения воздуха сплетены рекой, и ветром, и высшей волей, и пересечением вероятностей, которое люди зовут судьбой. Но ничто не предрешено и ничто не неизбежно. Единственный, кто имеет власть менять и замыкать твои дороги — ты сам.

28

Слышать это больно так, что почти невыносимо.

Слышать это — необходимо. Мне… и, наверное, каждому.

Мы все, как ни крути, рабы дорог.

— Я бы никогда этого для себя не выбрал, — что, конечно, скорее попытка уцепиться за соломинку, чем реальное возражение.

Я всё прекрасно понял. И Хелаал, разумеется, понял, что я понял — этим глазам, пылающим тысячей рассветов, невозможно солгать.

— А то ты сам не знаешь, что это едва ли вопрос осознанного выбора, — всё же озвучил он вслух. — Точнее, это едва ли вопрос выбора, в котором принято признаваться самим себе. Ложь прячет ложь прячет ложь… Лучшая ловушка, идеальная клетка, в которой ты сам себе узник и палач.

— Но я много раз пробовал не возвращаться в офис. Я ненавижу его, можешь не сомневаться. И у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться!

— Но всё равно возвращаешься, раз за разом? — рассмеялся Хелаал. — Ах, Шаакс, ты же так много лет живёшь среди смертных, наблюдаешь за ними, питаешься ими, общаешься с ними… привязываешься к ним. Так неужели же ты до сих пор не понял очевидного? Ненависть связывает крепче любви; судорожная попытка сопротивляться вонзает крючок ещё глубже в глотку рыбы; хаотичные рывки лишь помогают сильнее запутаться в паутине. Ты ведь видел это много-много раз. Ты смотрел на людей, которые раз за разом, воплощение за воплощением наступают на одни и те же грабли, возвращаются к тому, что ненавидят, повторяют одни и те же дороги с отчаянием одержимых. Так почему ты думаешь, что у демонов это работает как-то иначе?

Я смотрел ему в глаза.

Может ли быть, что все эти тысячелетия я был своим собственным палачом?

Может ли быть, что ключ от моей клетки всегда был в моих же руках?

В это больно верить.

В это тяжело не поверить.

Почему я никогда не задавал себе этих вопросов раньше?

— Расскажи мне о Кольце, — попросил я тихо. — О его подлинной природе.

— А что о ней рассказывать? Будто сам не знаешь!

— Ещё вчера думал, что знаю. Но теперь понял, что скорее всего нет.

Хел прищурился.

— А тебя не назвать безнадёжным кретином, да, голубь? Всего-то и надо пару раз прожарить эти мозги, чтобы в них зародилась умная мысль.

— Оборжаться как смешно, — сказал я хмуро.

— Мне — да, — пожал плечами Легион. — Ты оказался на удивление забавной тварюшкой. То самое сочетание наивности, глубины, съехавшей крыши и нахальства, что прихлопнуть рука не поднимается… Но ты всё же не наглей. Я ведь и передумать могу.

— Знаю, — не такой уж я дурак, — но прости, какие у меня варианты? Ты — совсем не то, чем я тебя представлял...

И кажется, мой единственный шанс рядом с тобой — быть настоящим и не лгать.

Вот уж кто бы мог представить.

— Ну да, — ухмыльнулся Легион, — дай угадаю: что-нибудь в духе Уильяма Блейка? Или Босх? Или… что, неужто тот красавец с глазами на заднице?

— Не-а, у Вольфгангзе я был, так что вообще-то красавец с глазами на заднице — это я… Да и Босх с его птицами…

— И кого это волнует? — ухмыльнулся он. — Все вы, пользуясь местными дурацкими формулировками, работаете на развитие моего бренда. Любое демоническое деяние как бы принадлежит мне, ибо имя мне — Легион. И всё вот это вот.

Я прикинул, сойдёт ли мне с рук, если я ещё раз стукну эту скотину.

По всему выходило: не-а, не сойдёт.

Жизнь рядового демона-менеджера жестока.

— Не важно! На самом деле, меня удивляет, что ты в курсе таких деталей. Мне казалось, ты вообще не интересуешься делами земными.

Хел ухмыльнулся.

— Именно этим аспектом, важным для имиджа, время от времени интересуюсь — интересно наблюдать, как меняется человеческое представление обо мне. И как сказываются эти изменения на мне же… Не важно. Факт: не ты один тут питаешь слабость к воспевающим нас творцам. Да и вообще, что странного в том, что я люблю всякие истории о себе любимом? Ради чего вообще стоило воровать в папочкином магазине пламя творчества и приносить людям, если не ради этого?

Ох-ре-неть.