обмана. Гласность – горбачевская свобода информации – была заведомо неполной и предназначалась для выпуска пара и получения полезной обратной связи. Но кризис был слишком глубоким, а подход Горбачева слишком непоследовательным, чтобы спасти режим информационными манипуляциями.

С развалом СССР ускорился тренд на снижение мирового уровня открытого политического насилия. В условиях экзистенциального противостояния холодной войны западные лидеры предоставляли поддержку чудовищным диктаторам, занявшим «правильную сторону». Москва, в свою очередь, поддерживала репрессивные коммунистические режимы. Но после падения советской империи все изменилось. Когда оскудели потоки советской помощи зависимым странам, у Запада появилось больше возможностей привязать свою помощь к качеству государственного управления. Берлинская стена рухнула ровно тогда, когда правозащитное движение на Западе набрало обороты.

Такая картина недавнего прошлого может показаться слишком безоблачной. Конечно, Запад не всегда вел себя благородно. Иногда за гуманитарными призывами скрывались национальные интересы, а в требованиях реформ, обращенных к автократам, часто присутствовала доля лицемерия и претенциозности126. Исторические процессы не протекают по линейке. И все же, подъем глобального движения за политические свободы при существенной поддержке самых богатых стран и растущей инфраструктуре правовой защиты изменили мир. В отличие от предыдущих поколений диктаторов, современным автократам сложно править, используя методы прошлого века.

Несмотря на распространение диктатур обмана, диктатуры страха продолжают существовать. Говорит ли это о том, что наша модель неверна? К диктатурам страха сегодня можно отнести Саудовскую Аравию, Египет, Иран и КНДР. Показательный случай – это Китай. В каком-то отношении он напоминает Советский Союз конца 1980-х. Как и СССР в те годы, Китай сегодня – сверхиндустриализованная страна: промышленность и строительство составляют 40 % ВВП, а в странах с высоким уровнем дохода этот показатель в среднем равен 23 %. Как и в СССР при Брежневе, в Китае растет доля населения с высшим образованием: к 2019 году им было охвачено 7 % населения в возрасте от 15 лет127. Все еще меньше, чем в России в 1990-м (13 %), но уже близко к показателям некоторых стран Восточного блока.

С момента прихода к власти Си Цзиньпин стремился избежать судьбы Горбачева. В некоторых важных аспектах Китай отличается от позднего СССР. Брежнев правил страной, погруженной в безнадежный застой, в то время как десятилетия взрывного экономического роста привели к укреплению поддержки руководства Китая со стороны его граждан. И в Китае пока не видно признаков массового культурного сдвига такого же масштаба, как в СССР при Горбачеве128.

На вопрос о том, что бы они выбрали – свободу или безопасность, 93 % респондентов в Китае в 2018-м ответили «безопасность». В этом отношении Китай значительно превосходит среднемировое значение (70 %), не говоря о показателях постиндустриальных стран, таких как Австралия (47 %) и Германия (53 %)129. Многие его граждане продолжают бороться за свое экономическое благополучие, и мало тех, чьи ценности выживания сменились ценностями самовыражения. Экономика Китая не находится в кризисе и не зависит от западных банков или иностранных кредитов. На экономический диктат Запада Китай отвечает собственным диктатом. Другими словами, модернизационный коктейль пока не оказал на Китай заметного действия.

Китайские власти не ощущают ни извне, ни изнутри настолько сильного давления, чтобы оно побудило их воздержаться от жестоких репрессий, поэтому они не отказываются – по крайней мере, пока – от диктатуры страха. Более того, режим совершенствуется. В последнее десятилетие технологии наблюдения шагнули далеко вперед. С помощью новых инструментов Пекин следит за диссидентами как в виртуальном, так и в физическом мире. При Си Цзиньпине современные полицейские методы сочетаются с традиционными, и за решетку массово отправляются, среди прочих, представители этнических меньшинств, демократические активисты из Гонконга и юристы-правозащитники из континентального Китая. Избирательно экспериментируя с технологиями диктатур обмана, Китай, в первую очередь, сохраняет приверженность политике устрашения.

Какими будут следующие десятилетия для таких обновленных диктатур страха? И как проявят себя диктатуры обмана? К этим вопросам мы обратимся в заключительной главе. 

ГЛАВА 8. БУДУЩЕЕ ДИКТАТУР ОБМАНА

 Распространение диктатур обмана представляет собой одно из наиболее удивительных политических явлений последних пятидесяти лет. Но есть ли у него будущее? Смогут ли режимы, правящие сегодня в Сингапуре, России, Венгрии и Казахстане, продолжить существование во второй половине XXI века? Совершат ли репрессивные автократии переход от политики террора к политике обмана? Или, наоборот, диктатуры обмана вернутся к более кровавым, неприкрытым формам тирании?

В этой главе мы рассмотрим, каким может быть будущее разных политических режимов в свете вышеизложенных идей. Мы обсудим, как менялось отношение Запада к его авторитарным соперникам в конце XX века и как оно должно измениться вновь. Мы сформулируем несколько принципов, которые могут лечь в основу взаимодействия с недемократическими режимами в эпоху диктатур обмана. Некоторые из этих принципов универсальны и работают в отношении любых диктатур, другие более специфичны и ориентированы на их новую форму.

Если наш анализ верен, то в будущем соотношение между разными видами автократий будет зависеть от того, продолжатся ли модернизация и глобализация. Если их динамика сохранится, диктаторы столкнутся с растущим давлением в пользу перехода от жестоких репрессий к стратегии обмана. Вероятно, какие-то режимы падут в результате народных протестов. Однако если модернизационные силы остановятся или повернут вспять, демократии могут отступить от своих принципов, а автократии – перейти к более открытым репрессиям.

Будущее диктатур обмана частично предопределено механизмом их появления. Как мы видели, их можно разделить на две категории. Некоторых правителей к политике обмана подталкивает модернизация общества внутри страны. В Сингапуре и России по меньшей мере у одного из четырех взрослых есть высшее образование; многие работают в креативном секторе1. В таких странах диктаторы замещают террор обманом под влиянием внутренних факторов. В других случаях изменения происходят вследствие внешнего давления. Доля населения с высшим образованием в Танзании незначительна. Две трети трудовых ресурсов занято в сельском хозяйстве2. И все же в последнее время руководители государства притворялись демократами, пытались повысить свою популярность через СМИ и – по крайней мере, до недавнего времени – меньше прибегали к насилию3. Такая сдержанность была призвана произвести впечатление на западные правительства и доноров, от которых зависит страна. В 2009-м расходы государственного бюджета на 70 % обеспечивались международной помощью4. Давайте рассмотрим две эти траектории – и два типа диктатур обмана – по очереди.

ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ

В первом типе диктатур движущей силой трансформации является модернизация общества. По мере расширения страты информированных граждан кооптация становится