Бечевка распуталась и соскользнула с пальцев Мэри. Цинтия была тиха и, судя по всему, спокойна. Хивел кончиками пальцев ощущал ее беззвучные рыдания. Он убрал руки, боясь коснуться чего-нибудь нематериального.

В комнате почти стемнело, огонь в очаге догорал, по стенам колыхались тени.

–Ты здесь, сестра?– спросила Мэри.

–Да, донна Мария. Как долго я была… ярмарка закончилась?

–Теперь тебе надо отдохнуть,– сказала Мэри и принялась тихо напевать себе под нос.

–Нет. Пожалуйста, не усыпляйте меня.– Это была просьба, не мольба.– Хивел? Ярмарка еще идет? Пожалуйста, отведите меня туда.

Хивел встал, подал Цинтии руку. Она опустила ноги на пол и сдостоинством одернула ночную рубашку.

–Мне нужно одеться. Так я гожусь лишь для сцены безумия.

Наступила недолгая тишина. Потом Мэри распахнула шкаф и достала одежду Цинтии; все было чистое и пахло весенним дождем.

Хивел иМэри ушли на кухню. Хивела пробил озноб; он понял, что это высыхает холодный пот.

Мэри спросила:

–Ты забираешь ее с собой?

–Она хочет пойти. Ты могла бы ее отговорить лучше, чем я.

–Я говорила не про ярмарку под холмом. Туда ей и впрямь надо; яэто почувствовала, когда она попросила. Нет, Передир. Она нужна тебе для твоего ремесла, так ведь?

–Я не хочу ей навредить,– сказал Передир, понимая, что уже навредил.

–Если бы я тебя в этом подозревала, то не пустила бы на порог,– уверенно ответила Мэри.

Передир не усомнился в ее словах.

Мэри подошла ближе к нему и очень грустно сказала:

–Я уже говорила тебе, Передир, твой труд не приносит тебе радости. Когда ты это поймешь и успокоишься?

–Никогда,– сказал Передир.

Это была лишь половина ответа, поскольку он на самом деле ей верил. Верил в это еще до того, как узнал о ее существовании, знал уже больше полувека, с тех пор как впервые покинул Прекрасный Город Византий, что избранный им путь ведет не в рай.

Мэри утвердила его в этом понимании, в чем он не собирался ей сознаваться.

Вышла Цинтия, поправляя волосы. Лицо у нее было землистое и осунувшееся, походка – неверная, однако Хивел видел в ее движениях жизнь, а вглазах – спокойствие, какого в них не было раньше.

–Идем?– спросила она.

–Вы еще заглянете ко мне до отъезда?– спросила Мэри.

Хивел сказал:

–Конечно.

–Так мы скоро уезжаем?..– проговорила Цинтия.– Я бы хотела… научиться выговаривать название этого места.

Мэри обняла обоих, иХивел различил, как она чуть слышно шепчет молитву.

Он провел Цинтию через лес, на звуки Артурова вечернего празднества, слышные издалека.

Бой короля с внебрачным сыном был поставлен великолепно, копье и меч блистали в алом закатном свете; когда Мордред пронзил отца насквозь иАртур поднялся, держась за древко, чтобы последний раз взмахнуть Эскалибуром, то казалось, будто воды Ллин-Сафаддана окрасились кровью.

А когда на небе остриями копий зажглись звезды, появилась ладья Владычицы. Бедивер ушел сЭскалибуром. Дважды он возвращался и лгал, что выбросил меч в озеро, оба раза его отсылали обратно. Ладья коснулась берега, три королевы вышли уложить в нее короля; они отплыли без руля и весел.

Вновь появился Бедивер, шатаясь, будто пораженный увиденным. Кто-то из толпы крикнул: «Что, пиво нашел?» С той стороны донесся звук звонкой оплеухи, и больше импровизаций из публики не было.

Одинокий рыцарь на берегу упал на колени, хрустя марлевой броней.

–Милорд,– проговорил он,– где вы? Я исполнил ваше повеление. Я бросил меч в озеро – воистину, милорд, я это совершил. Артур, где вы? Там была ладья, и три дамы в ней, должно быть, знатные дамы. ИЭскалибур вращался и вращался в воздухе, подобно колесу, и дама на носу лодки, протянув руку, поймала его за рукоять. И что-то еще было в лодке, но из-за садящегося солнца я не мог различить что… однако, думаю, это было сокровище, ибо оно сияло червонным золотом. О, Артур, то было чудо, как жаль, что вы его не видели.

Тут появилась Гвенвифар в белых траурных одеждах, и сней две девы под вуалями, а за ней – два лучника в зеленом. Она остановилась в нескольких шагах от коленопреклоненного Бедивера.

Рыцарь поднял взгляд. Прошло мгновение, как будто оба думали, что теперь будет лишь любовь, а не прелюбодейственная связь, но увы, поздно, слишком поздно. Бедивер встал, подошел кГвенвифар – но не коснулся ее,– и они ушли прочь с глаз, сопровождаемые девами и лучниками.

Хивел повернулся. Цинтии рядом не было. Он знал, где ее искать.

Когда он входил в шатер, там как раз заиграли арфа и флейта, через мгновение к ним присоединился голос Цинтии, звучный и чистый. Хивел начал протискиваться сквозь толпу.

Она пела пениллион, подбирая слова под развертывающуюся мелодию; пела, конечно, по-итальянски, но, как знал Хивел, это не имело значения.

Он проскользнул мимо людей в первом ряду и увидел Цинтию; по щекам ее катились слезы. Голос был все так же чист; она пропускала такт, чтобы сглотнуть рыдание, и подхватывала на следующем.

Хивел понимал, не зная или не желая знать частностей, что песня каким-то образом находится в самом центре паутины страданий, которую Мэри распутала узелок за узелком; что слезы были запечатаны под внутренним слоем коросты, скрывавшей рану.

И он искренне задумался, справедлив ли упрек Мэри. Что он привез Цинтию лечиться потому лишь, что она нужна была ему для главного труда… охоты на дракона? Хивел тронул мешочек на поясе и как будто ощутил сквозь кожу жар медальона.

Она будет доброй помощницей на охоте, подумал он, смелой, умной и ловкой.

–Вчера она вылечила жестянщикова мальчишку,– прошептал кто-то.– И две ведьмы явились на ее зов и служили ей.

–Она говорила с ними на неведомом языке, я сам слышал.

Все в толпе перешептывались. Хивел молчал. Ему нечего было сказать. Эти люди не понимают, а возможно, и не могут понять магию, поскольку их мечты о власти в корне расходятся с истинными фактами ремесла.

–Рианнон,– прошептал кто-то.

–Рианнон…– подхватили голоса.

Они считают, что просто чтение чужих мыслей дает полное единение с душой человека. И тут они неправы, совершенно неправы.

–Что наша жизнь,– пела Цинтия Риччи, и ее опухшие от слез глаза сверкали,– если не импровизация под музыку?

* * *

Цинтия иХивел спускались с гор у подножия Кадер-Идриса. Был солнечный летний день, от Кардиганского залива по устью реки веял упоительно свежий ветерок. Хивел сел на камень, скрестил ноги, вздохнул. Цинтия сняла с головы шарф и позволила ветру трепать ее волосы.