– А ты как думал, повелитель!

Я обернулась. И встретилась с весьма заинтересованным взглядом Тайбери, тотчас оглядевшим мои ножки от лодыжек до верха бёдер и тут же упёршимся в вырез рубашки, скользнув вниз к обнажённому пупку. Хм, а только ли печенья мой повелитель хочет?

– Про тапочки не забудь, мой изнывающий от страсти повелитель, – напомнила я. – У них очень соблазнительные помпоны.

Тайбери хмыкнул, хищным и гибким шагом подходя ко мне. Взгляд его, я заметила, отнюдь не становился более скучающим. Напротив.

– Печенье, – произнёс он, обняв меня за талию.

– Ага.

– Это способ сделать мне приятное? Или способ попрощаться?

Я почувствовала, как замираю в его объятьях. И что ему сказать?

«Сама не знаю, повелитель?»Ну да, это правда, но какая-то совсем уж неопределённая.

«Это способ сделать тебе о-о-очень приятно, повелитель! Хочешь, продемонстрирую?»О да. Вот только до печенья мы этим вечером точно не доберёмся.

«Вот съем все до одной, тогда и решу!»Отшутиться-то я могу, но Тайбери спросил серьёзно. И вряд ли он совсем не переживает по поводу завтрашнего дня.

Впрочем, почему бы и не отшутиться, если хочется?

Я обернулась к Тайбери.

– Это способ сказать, что Баррасу ни одной печеньки не достанется, а тебе – да! – твёрдо сказала я, глядя ему в глаза. – Я делаю всё возможное, чтобы у тебя вырос такой же внушительный живот, повелитель! Тогда ты точно оставишь род Кассадьеро позади!

Тайбери тихо засмеялся.

– Такого коварства Баррас уж точно ожидать не будет.

Он притянул меня к себе, и его губы нашли мои. М-м… поцелуи с печеньем… поцелуи после печенья… ужасно вкусно! И необыкновенно. Ведь это Тайбери.

– Повелитель, – прошептала я, обвивая его шею. – Повелевай мной.

– Что, повелеть тебе отдать мне всё печенье?

Мы рассмеялись вместе.

А потом Тайбери подхватил меня на руки, щёлкнул пальцами – и печенье, пересыпавшись из подноса в миску, само поплыло за нами по знакомой золотой ленте.

Мягкие шаги, тёплые руки – и Тайбери опустил меня в кресло, стоящее у зажжённого камина. Отблески пламени падали на мозаику, и казалось, что мы сидим у горящего костра в горах.

Тайбери уселся напротив и, глядя мне в глаза, насмешливо хрустнул печенькой.

– Кактусам надо отправить немножко, мой жадный повелитель, – напомнила я. – Они, между прочим, спасли нас от Юлиуса!

– Вообще-то, это сделал я, – хмыкнул Тайбери. – Впрочем… я готов и поделиться славой.

– И печеньем?

– Немножко.

Ещё щелчок пальцев, и небольшая горстка печенья уплыла по ленте вверх по лестнице. Минута, другая…

Я прислушалась в тишине, и мне совершенно определённо послышался очень… игольчатый хруст. Впрочем, возможно, у меня просто разыгралось воображение.

– Знаешь, а я ведь проиграл тебе пари, – промолвил Тайбери. – Я попросил тебя остаться. Значит, с меня двойной гонорар.

– Надо было попросить тройной, – вздохнула я.

Тайбери поднял бровь:

– Надо?

Я поперхнулась. Проклятье, я ведь сейчас могу и тройной гонорар шейры попросить. Возможно, и десятерной – и Тайбери отдаст его не колеблясь.

Вот только… не хочу. Даже если у меня никогда ничего, кроме этих денег, в жизни не будет.

– Нет, – мягко сказала я. – Лучше расскажи мне о своём кристалле, повелитель. У тебя больше не было красных точек? Линий?

Вместо ответа Тайбери провёл рукой по пластинам боевого костюма. Раскрыл рубашку на груди – и я увидела совершенно чистый кристалл.

– Он стабилизировался на долгие годы, – просто сказал Тайбери. – Как и предсказывал Рионери.

Ещё Рионери предсказывал, что далеко не у всех пар магов и шейр, любящих друг друга, отношения заканчиваются хорошо. И я сильно подозревала, что тут он тоже был прав.

– Год истекает, – тихо сказала я.

– Да.

Я взглянула в пламя камина, между делом отметив, что печенья в миске здорово поубавилось. Странно, и когда мы только успели?

– Я был прав, когда говорил о доверии, – негромко сказал Тайбери. Он тоже глядел в огонь. – И Рионери был прав тоже. Я обрёл доверие, а доверие дарит свободу. Не только моему кристаллу, но и мне.

Тайбери посмотрел прямо мне в глаза.

– Да, я привязался, и мне будет плохо, если мы расстанемся, – просто сказал он. – Плохо, но это путь, который я выбираю и всегда хотел выбрать. Не навязанная мне шейра, но естественные чувства. Настоящая ты, чьи мысли я знаю, а не идеальная красавица с отрепетированной улыбкой, которая никогда не покажет мне настоящую себя.

…Ну, тут он немного неправ. Впрочем, не мне его поправлять.

Я поколебалась. Но не сказать то, что я чувствовала сейчас, было нельзя.

– Я не вижу другого пути для себя, кроме как остаться с тобой, – честно произнесла я, глядя на него. – Да, мне некуда идти, но не это важно. Я просто… – Я беспомощно развела руками. – Это мой дом. Моё печенье. И мой ты.

В глазах Тайбери заплясали смешинки.

– Наш дом, – поправил он. – И наше печенье. И, пожалуй, наш я?

Я подняла бровь.

– И наша я?

– Определённо.

Не сговариваясь, мы потянулись друг к другу.

И тут раздался скрежещущий по нервам знакомый хрустальный звон cигнальной сети.

Я вздрогнула. К двери приближаются посторонние. И, похоже, враги.

– Лорд Квинн Тайбери, – раздался за дверью холодный голос главы дома Зазини. Не Барраса, как я ожидала. – Я прошу вас открыть дверь.

За день до выборов Барраса в ректоры? Учитывая, что именно Тайбери помешал ему в прошлый раз? Неспроста.

– Не открывай, повелитель, – шёпотом произнесла я. – Покричат и уйдут.

Тайбери, не отвечая мне, встал.

– Баррас, – пробормотал он, делая короткий пасс рукой. – Что ж, я открою. Но он не войдёт.

Плавным шагом Тайбери подошёл к входным дверям, перед которыми на глазах формировался барьер-сеть из голубого пламени. Щелчок пальцев, и дверь распахнулась.

Я замерла. На пороге стояли лорд Зазини и леди Озри. Чуть поодаль – Баррас, чтоб его! И, к моему удивлению, лорд Алькассаро.

Тайбери оглядел гостей спокойным взглядом.

– Я желаю знать, – прохладно произнёс он, и особняк разнёс его голос по холлу, усиливая, – с какой стати вы вламываетесь в мой дом и портите мне вечер.

– Лорд Квинн Тайбери, лорд Баррас обвиняет вас в лжесвидетельстве, – произнёс голос лорда Зазини, и я замерла. – Завтра в полдень, если леди Деанара Кассадьеро не явится на собрание в Академию, она будет объявлена умершей, и ваше свидетельство о том, что вы видели её живой и здоровой, будет обнулено, даже если вы и сказали правду.