последней категории Фуруя полагал, что, хотя в офицерской среде было много желающих вернуться на службу, из-за неопределенности их статуса и полномочий добровольцев в Красную армию будет мало. В целом же резидент констатировал, что «планы организации армии являются весьма непоследовательными и поспешными, полными партийных предрассудков, в связи с чем шансы на создание в ближайшее время боеспособных вооруженных сил чрезвычайно малы»663.

В последующих телеграммах Фуруя и Хасимото продолжали освещать ход строительства новой армии. 4 апреля Хасимото проинформировал Токио о намерении советского правительства в ближайшие два месяца довести численность Красной армии до 1 500 000 человек, а 23 апреля Фуруя направил в Генштаб сообщение о выдвинутых днем ранее Л.Д. Троцким на заседании ВЦИК проектах декретов «Об обязательном обучении военному искусству», «О сроке службы в Красной армии», «О порядке замещения должностей в Красной армии», «О формуле торжественного обещания при вступлении в Красную армию», заложивших основу регулярных вооруженных сил664. Тем не менее детальными данными об организационно-штатной структуре, дислокации, численности и вооружении Красной армии японская военная разведка в 1918 г. не располагала.

Не ограничиваясь простым освещением первых шагов советского правительства в области военного и государственного строительства, вслед за подписанием Брест-Литовского договора и высадкой японских моряков во Владивостоке весной 1918 г. сотрудники военного атташата провели детальный анализ сложившейся ситуации под углом возможной отправки экспедиционного контингента на Дальний Восток.

Обобщив всю информацию, 4 мая Фуруя доложил заместителю начальника Генерального штаба свое мнение о нецелесообразности этого шага. Резидент полагал, что империя должна была прежде всего официально озвучить свою позицию Советской России и использовать мирные средства для улаживания с ней спорных вопросов, прибегнув к интервенции только при возникновении обстоятельств непреодолимой силы. К такому выводу Фуруя подталкивал учет ряда факторов. Во-первых, союзные державы в целях недопущения расширения германского влияния в России и получения экономической прибыли взяли курс на заигрывание с советским правительством, особенно США, которые рассчитывали получить монополию на торговлю с РСФСР, и Франция, надеявшаяся на возврат большевиками царских долгов. Во-вторых, меры советского руководства по разрешению внутренних проблем благодаря поддержке низших слоев населения, отсутствию организованной оппозиции и невмешательству иностранных держав обеспечивали укрепление основ его власти. В-третьих, любые открытые антисоветские действия неминуемо вели к образованию военного блока Советской России с Германией. Поэтому Фуруя рекомендовал сделать заявление правительству РСФСР о недопустимости распространения германского влияния за Урал и на Дальний Восток, поставить его перед фактом возможного применения силы в случае возникновения там угрозы японским интересам, проявить осмотрительность в оказании тайной помощи антисоветским организациям (то есть Хорвату, Семенову и Калмыкову)665.

Соображения военного атташе перекликались с информацией его помощника. В датированной 20 мая телеграмме на имя начальника Генерального штаба Хасимото проанализировал причины сотрудничества стран Антанты с не признанным ими советским правительством. Первым фактором он считал крах расчетов союзников на быстрое падение «экстремистов» в результате созыва Учредительного собрания и действий «здоровых элементов» (то есть контрреволюционных сил) русского общества. Вторым стала деятельность неофициальных представителей стран Антанты, пытавшихся наладить контакты с Советами и тем самым способствовавших упрочению их позиций в России. Третьей причиной Хасимото назвал надежды союзников на скорейшее восстановление разваленной Временным правительством русской армии, которое началось после подписания мирного договора в Брест-Литов-ске, и ее применение против Германии, так как среди большевиков преобладали антинемецкие настроения. В подтверждение этого Хасимото привел данные Всероссийского главного штаба об оставленных Германией и Австро-Венгрией на Украине 63 дивизиях вместо спланированных 20 из-за опасения активных действий России. Четвертым фактором, по мнению Хасимото, выступало существенное влияние на события Великобритании, заигрывавшей с большевиками ради недопущения передачи ими кораблей царского флота Германии. Кроме того, Хасимото считал, что иностранная интервенция была крайне невыгодна финансовым воротилам Запада, автоматически терявшим в этом случае свои капиталы и промышленные предприятия в Советской России666.

Однако прошел ровно месяц, и взгляды обоих разведчиков на проблему отправки японского контингента в Россию поменялись в обратную сторону. Катализатором радикализации их настроя стал белочешский мятеж.

С началом захвата в мае чехами узловых станций и городов вдоль Транссиба имевшиеся у военного атташата в Советской России возможности позволяли ему оперативно отслеживать связанные с этим события, главным образом благодаря информации от американской и французской дипмиссий. Хотя основной поток информации шел в Токио от военных атташе в Лондоне, Вашингтоне и Париже, а также от разведывательных органов на Дальнем Востоке, аппарат Фуруя тем не менее летом 1918 г. систематически освещал изменения в военно-политической обстановке в Советской России, действия белочехов и динамику настроений руководителей союзных дипмиссий.

Следует, однако, отметить, что значимость получаемых Токио сведений обесценивалась длительными задержками с их передачей в Японию: так, доклад Хасимото от 31 мая о приказе Л.Д. Троцкого разоружить чехословацкие части и ответном захвате ими Перми поступил в Генеральный штаб только 12 июня, а донесение о предварительных переговорах о мире между советским и украинским правительствами от 18 июня – полторы недели спустя667. Точно так же обстояли дела у Фуруя: его подробная телеграмма о боестолкновениях белочехов с советскими войсками под Самарой, всеобщей мобилизации рабочих в Симбирске (Ульяновске), Сызрани, Екатеринбурге и перебросках частей Красной армии под Уфу от 18 июня дошла до Токио через Лондон только 3 июля668.

По этому поводу 22 июня Фуруя докладывал заместителю начальника Генштаба (телеграмма поступила в Токио 8 июля): «Телеграфное сообщение с Сибирью прервано с 29 мая. С этого времени советское правительство, под предлогом дефицита ресурсов для обеспечения связи, стало задерживать отправку телеграмм в Западную Европу. Поскольку такая ситуация продолжается до сих пор, необходимо изыскивать другие возможности для передачи корреспонденции. Спешу сообщить, что сейчас я передаю информацию с несрочной оказией через Францию (посредством их флотской радиосвязи). Актуальную обстановку освещаю кратко, больше внимания уделяю изложению фактов, а свое скромное мнение вынужден докладывать только по существу». Майор Хасимото также не мог своевременно информировать Токио из-за задержек в прохождении его телеграмм через Архангельск до командования английских войск в Мурманске669.

Как уже отмечалось, мятеж чехословацкого корпуса стал поворотным моментом в отношении союзных держав к Советской России, заставив их ускорить подготовку интервенции под предлогом мнимой угрозы захвата военного имущества Антанты, транспортных коммуникаций и важнейших районов РСФСР австро-венгерскими и немецкими военнопленными по наущению Германии. На этом фоне общий смысл летних докладов Фуруя и Хасимото сводился к тому, что в условиях нараставшей внутриполитической нестабильности и под давлением немцев советское правительство фактически превращалось в марионетку Берлина, поэтому ввод союзных войск на российскую территорию являлся наиболее действенным средством воспрепятствовать этому.

В телеграмме от 22 июня