Золоченый болван моментально потерял ко мне всякий интерес, по глазам было видно. Даже мурыжить не стал: тут же снял подорожную с овального стекла и сунул мне.

Я проехал в ворота следом за спутниками – и почти сразу же оказался в коловерти большого города. От ворот вела широкая улица, застроенная большими красивыми домами с вычурными балконами, высокими острыми крышами, затейливыми водосточными трубами и красивыми башенками, высотой в пять и больше этажей. Все они выглядели официальными зданиями, а не жилыми домами, – ну конечно, никто из зажиточных людей, которых в таком городе наверняка хватает, не стал бы жить на улице, по которой что ни день тянется поток путешественников…

А вот это – явно театр, или цирк, или все вместе: круглое здание с небольшим количеством окон, и по обе стороны от входа, широкой лестницы с полукруглыми колоннами, стоят на подпорках не менее дюжины афиш: больших, красочных, выполненных довольно искусно, но, сразу видно, не нарисованных от руки, а печатных. Ничего необычного: пестро разодетый усач с длинным бичом перед здоровенным мохнатым зверем, смахивающим на медведя, акробатка в коротенькой юбочке наподобие тех, какие носят бялки, на спине ухоженной белой лошади, жонглер с большими сверкающими шарами, шеренга танцовщиц в коротеньких открытых платьях, с широкими улыбками вскидывающих ножки. А это уже искусство классом повыше: несколько человек, мужчин и женщин, в пышных одеждах, непохожих на все, что я видел здесь раньше, – очень может быть, не современных, а старинных, и это пьеса здешней классики…

Прохожих на тротуарах было много, и они никуда не спешили, скорее прохаживались, чем целеустремленно шли по делам. Некоторые выступали уж вовсе величаво, со спесивыми лицами хозяев жизни – все пусть и в головных уборах, но роскошных, украшенных золотым шитьем и самоцветами. Безмятежно фланировала буржуазия, не зная, что исторически обречена и их далеким потомкам придется пережить массу неприятностей…

Попадались, конечно, и грустные лица, но редко. Как я ни приглядывался, не заметил общей подавленности и уныния людей, вынужденных жить под гнетом Жребия, – притерпелись, надо думать, и каждый надеется вытянуть счастливый билетик…

Из потока прохожих вынырнул толстый человечек, одетый чуточку беднее многих, но ничуть не в дерюгу, пошел рядом со мной, легонько держась за стремя, широко мне улыбаясь, гримасничая подвижным лицом клоуна. Ехавший рядом Грайт, мельком глянув на него, и бровью не повел – значит, не было никакой опасности.

Человечек был сама благожелательность, но в его гримасах и ухмылочках было нечто специфическое. В жизни не видел зазывалу из борделя, но примерно так он и должен выглядеть.

Он молчал – и мне, согласно принятой на себя роли, не полагалось задавать вопросов типа: «Чего тебе надобно, старче?» Однако он ничуть не походил на нищего попрошайку.

Наконец, когда я совсем уж было решил, что это – настоящий немой, хотя и не понял, какого рожна ему от меня надо, человечек заговорил:

– Благородный господин, не соблаговолите ли посетить лавку конайров? Это недалеко, за углом, лучший товар из натуральных волос, цены без запроса…

Я ни черта не понял, что у него за товар, но не растерялся – только что, в воротах, все прошло гладко. Повернулся к нему и вновь теми же тремя жестами дал понять, что абсолютно ему не интересен и со мной ему никак не договориться.

Он потерял ко мне интерес еще быстрее, чем стражник на воротах. На лице мелькнуло разочарование, и он, так и не согнав масленую улыбочку, выпустил мое стремя, отстал. Без малейшего изумления на лице – разыгралась непонятная для меня, но явно насквозь бытовая сцена…

Мы свернули на такую же широкую, но почти безлюдную улицу, где по обе стороны тянулись приземистые здания с крохотными зарешеченными оконцами под самой крышей и широкими двустворчатыми воротами, иногда прямо в стенах. Редкие прохожие проходили деловитой рысцой, и у каждых ворот торчал хмурый тип с оструганной дубиной, смахивавшей на оглоблю. Больше всего это походило на квартал лабазов.

Место было подходящее, без лишних ушей, и я спросил Грайта:

– Что этот тип от меня хотел?

– Обычная картина для города, – пожал он плечами. – Зазывала из лавки. Конайр – это… такая шапочка из натуральных человеческих волос, если хорошая, дорогая, ее не отличить от натуральной прически. У нас их носят не только плешивые, но и бедные волосами щеголи, а уж особенно щеголихи – далеко не у всех такие богатые волосы, как у нашей Алатиэль. Понятно, и многие из тех, кто перенес хворь и стесняется показаться на людях с короткими волосами. Но если бы купцы рассчитывали только на тех, кто перенес хворь, быстро прогорели бы. В общем, товар ходкий. Вот только даже дремучие провинциалы знают, что такое конайр, так что ты поступил правильно.

Оказалось, все так буднично, что даже скучно сделалось… Всего-навсего парики.

– Ну да, – сказал я. – А что такое троллейбус?

– А что такое троллейбус? – серьезно спросил Грайт.

Ну не читать же ему лекцию о нашем общественном транспорте… Чуть подумав, я сказал:

– Это такая наша шутка, долго было бы объяснять суть, вот и вигень не справился…

– Понятно, – кивнул Грайт. – Ну вот, мы сейчас приедем. Засады там быть не должно, но все равно первое время держись настороже, пока не придем к Знахарю. Человек надежный, предать не может. Держись с ним совершенно свободно и, если зайдет речь, не скрывай, кто ты такой. Знахарь, ты уже, наверное, понял, посвящен в тайну…

– Конечно, понял, – кивнул я.

И подумал с любопытством: интересно, как пройдет моя встреча с этим Клаусом, златолюбивым немцем-танкистом, и какие у нас сложатся отношения? Надо постараться, чтобы получились чисто рабочие, чем быстрее я с этой эскападой разделаюсь, тем лучше. Хватит самообладания, чтобы не смотреть на него зверем: в конце концов, он против нас не успел повоевать, подался в здешние ландскнехты. Не стоит ему сообщать, что немцы на нас напали и мы сейчас представители сражающихся друг с другом армий. Вряд ли он об этом знает. И вряд ли он такой уж убежденный фашист – золото для него оказалось притягательнее гитлеровских бредней…

Улица, куда мы повернули, оказалась еще шире, безлюднее и респектабельнее: окруженные деревьями, красиво подстриженным кустарником и цветущими клумбами небольшие, но красивые особняки в два этажа, хотя попадались и трехэтажные. Сразу видно – дворянское гнездо, здешний резидент Братства не в пролетарской лачуге обитает.

Улица мне крайне понравилась с профессиональной точки зрения: на такой очень трудно поставить соглядатаев, при здешнем безлюдье и роскоши особняков любой шпик, как бы он ни маскировался, издали бросится в глаза. Так что явка устроена грамотно…

Мы остановились перед высокими чугунными воротами в затейливой чугунного же литья ограде. Внутри, у калитки, стоял небольшой деревянный домик, явная сторожка – но красивый, как игрушечка. Из него проворно выскочил человек средних лет в колпаке слуги, точно таком же, как у покойного Лага. Поклонившись издали, он безо всяких вопросов кинулся открывать ворота – то ли знал Грайта или Алатиэль в лицо, то ли привык к подобным визитам незнакомцев.