Из таблицы следует, что Швейцария, располагавшая наибольшим количеством людей, имевших военную подготовку, не стала объектом нападения во время Первой мировой войны не только из-за традиционной политики нейтралитета, но и из-за того, что такой нейтралитет был самым вооруженным в Европе.

Опыт Первой мировой войны показал, что к 1917 г. в войсках воюющих стран оставалось всего 5-6% личного состава, являвшегося кадровым накануне начала войны[297]. Из этого следует, что войну заканчивали необученные новобранцы и выпускники ускоренных офицерских курсов, не имеющие боевого опыта и элементарной военной подготовки. Это приводило к колоссальным потерям на фронте, где победителем выступала та сторона, которая имела больше людских ресурсов.

При изучении опыта швейцарской кантональной системы представители Инспектората РККА указывали на многовековые традиции допризывной и вневойсковой подготовки, говорили о необходимости повышения грамотности и общей культуры у населения[298]. Но в то же время из виду упускалась очевидная истина. Швейцарская кантональная система органично воспроизводила принципы самоуправления, преобразованные в вооруженных силах федерального государства. В Швейцарии не было необходимости разъяснять цели и задачи кантональной системы, поскольку служба в резервных полках давно уже стала частью национальной традиции, поэтому такая система не требовала дополнительного контроля со стороны государственных органов за исполнением воинских обязанностей у местного населения. Каждый швейцарский кантонист знал свое место в строю, пункт дислокации своей части и хранил личное вооружение и снаряжение у себя дома[299].

Опыт Швейцарии был подхвачен и развит в Пруссии. Это государство после эпохи наполеоновских войн взяло курс на милитаризацию своего населения. Поскольку экономические возможности Пруссии были ограничены, в целях экономии средств рост прусской армии стал происходить преимущественно за счет формирований ландвера и ландмилиции. Система обучения новобранцев была построена на непрерывном процессе смены младших возрастов старшими, а затем совместных полевых учениях всех возрастов подразделений ландвера, на которых на практике осваивались простейшие тактические приемы, отрабатывалась огневая подготовка в составе всего подразделения и проводились тренировки по взаимодействию пехоты, кавалерии и артиллерии.

Расход учебного времени происходил следующим образом: работа двух очередей допризывников в течение 4 месяцев и дополнительные две недели подготовки сборов и работы отборочных комиссий - итого 4,5 месяца; обучение новобранцев и переменников первого года службы - 3-х месячные сборы и две недели подготовки к ним - итого 3,5 месяца; отдельное обучение второго возраста в течение 1 месяца (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем происходила накладка с работой с новобранцами; общевойсковые сборы всего переменного состава (в том числе четвертого возраста) - 1 месяц (у связистов и инженерных частей - 2 месяца), причем подготовка к ним совпадает с предыдущими задачами. Итого - 9 месяцев, а для вневойсковой работы и подготовки постоянного состава остается только 3 месяца в году[300].

Масштабы проведения тактических учений во многом зависели от материально-технической оснащенности армии, состояния дорог и расстояний между населенными пунктами, в которых проживали новобранцы, приписанные к одной части ландвера. В XIX веке в Германии и других странах Западной Европы в условиях стремительно строительства железных дорог самые оптимальные масштабы проведения боевого слаживания были на уровне батальона, потому что невысокая подвижность терчастей, их привязанность к пунктам постоянной дислокации затрудняли организацию и, тем более, проведение дивизионных учений. Этот опыт был учтен инспекторами РККА при проведении военной реформы 1924-1925 гг.

По расчетам инспектората РККА на сбор полка, его обмундирование, снаряжение и сосредоточение в дивизионный лагерь требовалось 7-8, иногда 10 дней с учетом времени на обратный марш. С учетом праздничных и выходных дней для учебы оставалось только 17-18 суток из месяца, или 60% всего учебного времени. Поэтому максимальные масштабы проведения сборов рекомендовалось проводить на базе полка или отдельного батальона, а сборы дивизии один раз в три года[301].

В течение первого полевого сезона рекомендовалось проводить боевое слаживание, с целью подготовки действий перемен-ников в одиночку, отделением и взводом. В течение второго полевого сезона предполагалось боевое слаживание на уровне взвода, роты и батальона[302]. Исходя из этих условий, размещение кадра было приближено к населенным пунктам, из которых происходил призыв переменного состава. Время прихода переменника в свое подразделение было ограничено одними сутками. Кадр батальона должен был размещаться от штаба полка в радиусе 25 км по грунтовой дороге или 150 км по железной дороге[303]. При таком порядке размещения пунктов постоянной дислокации подразделений терчастей, сбор батальона должен был осуществляться за одни сутки, сбор полка - за двое суток[304].

Постоянное общение с местным населением приводило к снижению уровня психологического напряжения, мобилизованности комсостава терчастей. Поглощаемый повседневными, бытовыми проблемами, он утрачивал черты, присущие профессиональным военным. Но, с другой стороны, повседневное общение с постоянным рядовым и командирским составом терчастей играло стимулирующую роль для призывного контингента. Интерес к военному делу был более высок, что объяснялось хотя бы тем, что степень обученности красноармейца - переменника нисколько не уступала в сравнении со степенью обученности солдата, прошедшего Первую мировую войну[305].

Исторический опыт России значительно отличается от опыта Швейцарии, хотя роль территориальных формирований в укреплении обороноспособности страны здесь также была очень высокой.

Несмотря на то что после 1917 г. и особенно после окончания Гражданской войны у наших соотечественников расширился круг самодеятельности, авторитарные традиции, довлевшие над российским менталитетом, продолжали воспроизводить тенденцию к усилению контроля со стороны государственных органов за поведением населения. Отсюда специфика подхода работников военного аппарата к изучению опыта территориального строительства.

Элементарная неграмотность и неосведомленность многих призывников о принципах территориально-милиционного прохождения службы создавала дополнительные затруднения при организации первого призыва в терчасти РККА Приволжского военного округа. Об этом говорилось на расширенном совещании комсостава округа где отмечалось «...неудовлетворительное проведение политической работы на сборных пунктах»[306]. Но при этом не учитывалось, что многие работники военкоматов и политруки на учебных занятиях не имели достаточных знаний и опыта по организации призыва и сборов в терчастях, поэтому действовали по старинке, а «...программа политзанятий не соответствовала требованиям времени»[307].

Главная роль в деле пропаганды и агитации была определена политическому составу 57-й Уральской дивизии, опиравшемуся на поддержку губернского партийного аппарата. Население выступало как объект воздействия армии, поэтому рассчитывать на развитие его самодеятельности и сознательности не приходилось. В самом начале военной реформы 1924-1925 гг., в ее истоках - экспериментах по переводу регулярных частей на территориально-кадровый принцип комплектования, закладывалось внутренне присущая ограниченность военных преобразований в Вооруженных Силах СССР.

В истории России есть множество периодов, характеризовавшихся обострением кризиса