в его кишечнике напряглось. Он слышал собственное дыхание, и оно казалось невероятно громким. Затем внезапно царапание стало намного ближе, настолько близко, что Хейс чуть не развернулся и не побежал. Потому что казалось, что то, что его создавало, могло проявить себя в любой момент, что-то паучье, царапающее лапками вместо пальцев.

Потом резко прекратилось.

"Что это было, ради Христа?" - спросила Шарки сзади него, приближаясь к нему ближе.

И только он собрался сказать ей, что, вероятно, ничего страшного. Что звук разносился по пустотам в земле. Вот и все. Не о чем волноваться. Но не успел, менее чем через минуту после того, как царапание прекратились, его место заняло что-то другое... резкое, скрипучее пение, похожее на запись расстроенного церковного органа, проигрываемую на старой Виктроле[47]. Оно быстро и визгливо усилилось, набирая громкость и настойчивость. Никакой ветер, дующий через подземный ход, не мог бы создать нечто подобное. Звук был жутким и тревожным, слуховой эквивалент лезвия ножа, прижатого к вашему позвоночнику и медленно поднимаемого кверху.

Хейс внезапно почувствовал себя онемевшим, эластичным и потерявшим координацию.

Настолько, что если бы он пошевелился, то, по его мнению, упал бы плашмя лицом вниз. Поэтому он не двигался. Стоял, как статуя в парке, ожидая, пока на него нагадит голубь. Такой тихий, такой неподвижный. Язык у него был словно приклеен к нёбу. Звук затих на секунду или две. Но потом повторился, душераздирающий, пронизывающий и очень злобный. Это было пронзительно и какофонично, и что-то в нем заставляло кричать. Но что действительно беспокоило Хейса, так это то, что он ни в коей мере не был нейтральным... звучал почти истерично или безумно.

А затем он окончательно заглох, прекратив свой визг, распавшись на дюжину громких и жестяных звуковых отражений, которые разносились по пещерам, впадинам и проходам. Но память об этом все еще была там.

Хейс не осмелился озвучить то, о чем думал: "Вот как они звучат... Я слышал это той ночью на тракторе и слышал это в хижине... это был голос живого Старца..."

Но он держал это при себе.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя, будто что-то испарилось внутри него. Может быть, это была смелость, а может быть, просто здравый смысл.

- Хорошо, - сказал Катчен едва слышным голосом. Он прочистил горло. - Я за то, чтобы убраться отсюда прямо сейчас.

- Я тоже, - сказала Шарки.

В результате весь этот вонючий беспорядок оказался у порога Хейса. Он покачал головой.

- Мы хотим ответов? Мы хотим знать, что случилось с Гейтсом и остальными? Тогда эти ответы там.

Катчен посмотрел на него с гневом, который постепенно утих.

- Хорошо, Джимми, если это, то что ты хочешь. Но это последнее чертово свидание, на которое я с тобой пойду.

Это была слабая попытка пошутить, но она заставила всех улыбнуться. Хейс знал, что это не должно было быть смешным, однако именно так Катчен отреагировал на ужас и неопределенность: забавными репликами, рожденными из презрения.

Они продолжили спуск.

Еще через пять или десять минут проход сузился до дыры, идеально круглой, как шахта канализационной трубы. Ее окружность составляла около десяти футов, но она была настолько совершенно симметрична, что не могла быть сделана древними паводковыми водами. Хейс вошел первым и оказался в комнате, которая снова была искусственной, но прямоугольной формы. В дальнем конце еще один проход уходил во тьму. Он осмотрел его при свете фонарика и увидел резные каменные ступени, уходящие в темноту. Это были длинные низкие ступеньки, больше похожие на плиты, каждая из которых, казалось, была достаточно большой, чтобы на ней можно было поставить обеденный стол и стулья.

Кто бы ни ходил по ним, подумал Хейс, он отличался от человека.

Чтобы сориентироваться, потребовалось время, потому что ширина каждой составляла около пяти футов. Они были покрыты разломами и трещинами, края отпадали. По ним было разбросано множество крошечных камешков и кусочков камня, как будто их туда забросила какая-то древняя подземная река. Время от времени Хейс видел небольшие выступы, вроде бугорков или бугорков, которые почти полностью стерлись. Так что, возможно, это вообще не было ступеньками.

Они шли дальше, свет подпрыгивал, а шаги были громкими и скрипучими.

Пока они спускались, Хейса охватило волнение, подобное тому, которое Гейтс и его люди, должно быть, почувствовали, когда впервые попали туда. Ощущение открытия, предвкушение великих откровений, которые ждут впереди. Пока он двигался вниз, какой-то гадкий голос в его голове продолжал говорить что-то вроде: "Как ты думаешь, кто все это построил? Есть ли жизнь на Марсе и в космосе?" Но это было не смешно. Это оставило неприятный привкус во рту, как будто он жевал пауков.

Наконец он сделал паузу.

- Все в порядке?

Катчен только хмыкнул.

- Превосходно, - сказала Шарки.

Они пошли вниз, и к тому времени, когда они достигли дна, Хейс решил, что они спустились по крайней мере на сотню футов, если не больше. И вот они вошли в грот, который был просто огромным. Пол был усеян слоями осадочных пород, выветрившимися камнями и столпами гигантских сталагмитов, которые, были сглажены в почти идеальные конусы, вероятно, теми же самыми давно ушедшими паводковыми водами.

"Господи", - произнесла Шарки, и ее голос раздался эхом, прервался и унесся в фантастические высоты над ними.

Они шагнули дальше в грот.

Он было настолько огромным, что их свет буквально не мог достать ни потолка, ни окружающих стен. Любой звук рождал эхо. Где-то капала вода. Тихо, далеко, но постоянно. Они рассредоточились неровным кругом, пытаясь что-то там найти. Над головой, на высоте не менее ста футов, виднелись вершины сталактитов. Они держались на виду, потому что было бы слишком легко заблудиться и никогда больше не найти выхода. Лучи фонарика и фонаря высвечивали в воздухе густую дымку, пылинки. Пахло грязью и сухостью, словно реликвиями, извлеченными из египетской гробницы.

"Здесь нужен прожектор", - сказал Катчен.

Они продолжали расходиться веером, переступая через выступы камня, изредка через жилы льда. Пол прорезали трещины. Некоторые из них были не более