не просто один народ, одно племя, но и одна большая семья.

Следить за временем было невозможно. Как долго продолжалось пиршество? Часа три-четыре? Дольше? Зал погрузился в фантастический многоцветный полумрак. Шум голосов миновал свой пик, гости стали разговаривать тише. Смысл фраз угадывался с трудом, но собеседники и не нуждались в каком-то особом смысле. Пить, есть, радоваться жизни.

Полумрак и многочисленные «кайяхи» делали своё дело. Рассмотреть весь зал теперь было невозможно, лишь шевелящиеся тени. Но и того, что происходило рядом, достаточно. Давид видел, как метрах в пяти от него смотрительница страстно лобзается с соседом. А ведь у кхиров поцелуй — начало любовного акта… Кхи-шош’э — праздник тела. Арояну стало не по себе, от мысли, что предстоит стать свидетелем оргии. Он быстро взглянул на подругу. Тассит происходящее не смущало, наоборот, возбуждало! Приоткрытые губы, блестящие глаза, чуть дрожащие пальцы, сжимающие опустевший фужер.

— Кайях, — прозвучал за плечом девичий голос.

Ароян быстро оглянулся. Светлошерстая, в темноте почти такая же белая, как Тассит, орайре откуда-то взялась на месте Шубси. Не дожидаясь ответа, подвинула к Давиду наполненный фужер, кивнула повернувшейся Тассит, приглашая и её присоединиться. «Кайях» — Ароян наполнил фужер подруги. «Кайях».

То ли напиток обладал аккумулирующим свойством и в конце концов пронял человеческий организм, то ли на этот раз в фужере было что-то иное. Зал медленно поплыл перед глазами. Орайре улыбалась и Тассит улыбалась, томно вытянув губы. Давид улыбнулся в ответ. Откуда-то выскочила шальная мысль: «Почему бы и нет?» Фонари почти погасли, шум в зале перешёл в тихую возню и шёпот. Сидящий левее Тассит рта медленно запрокинулся и сполз по стене, блаженно закатив глаза. Дальше двое рта о чем-то увлечённо спорили, то и дело прерываясь для «кайях», следить за соседями по столу им явно было не под силу. А ещё дальше едва различимая в полумраке арт опускалась на четвереньки, призывно помахивая обнажёнными бёдрами. В ночь Кхи-шош’э дозволено всё.

Давид вытер выступивший на лбу пот. При всех, наяву, а не в психофильме?! Нет, это уж слишком! Откуда взялась такая дурацкая мысль?

Но Тассит идея дурацкой не казалась. В самом деле, поцеловаться-то можно. Они будут просто целоваться, этого вполне достаточно. Терпкий вкус губ, ласковое прикосновение мягкой шерсти, упругая грудь под тонкой тканью. «Кайях!» — орайре по-прежнему рядом. Протягивает вновь наполненные фужеры. Тягучий напиток без вкуса. Зал кружится всё быстрее. Тассит, не в силах сидеть, расслабленно опадает в его объятиях. Улыбка орайре. Почему-то её присутствие не смущает. «Кайях». Ещё? Не довольно ли? Он уже плохо осознает, что делает. Ну, пусть так. Фонари погасли, звуки затихли. Праздник закончился? Пора расходиться по домам? Нет, вряд ли он сможет идти. Даже встать.

Снова терпкий вкус губ, ласковое прикосновение мягкой шерсти, упругая плоть под тонкой тканью топа. Почудилось, что грудь в его ладони стала больше и мягче, но удивиться Давид не успел. Умелые пальцы уже направляли его член в горячую влажную мякоть под кожаной складкой, заставляя сознание уступить место инстинктам.

* * *

Пробуждение приходило медленно, постепенно. Голова не болела, чувствовал Давид себя превосходно. Только… ориентацию во времени и пространстве потерял.

Он приподнялся на локте, разглядывая место, где очутился. Мягкий матрас на полу, стены, завешенные гобеленами, окно, сверкающее дневным светом. Комната показалась знакомой, однако потребовалось минуты три, пока понял, где находится. Спальня Тассит. И сама девушка лежит рядом, посапывает во сне.

Давид осторожно выбрался из-под одеяла, критически оглядел себя. Тому, что голый, решил не удивляться. Тем более, одежда аккуратно сложена у стены. Он подошёл к окну, выглянул. Солнце миновало зенит и клонилось к западу. Ночное пиршество длилось до самого утра? А почему он не помнит, как возвращался? Его несли бесчувственным? Вот тебе и «кайях».

На нижнюю площадку из-за угла дома вышел Шубси. Зевнул, почесал загривок. Нехотя начал разминать мускулы. Обернувшись, гаркнул на кого-то невидимого за домом. Дождался, пока остальные четверо рта приковыляли к нему. Кажется, у всех сегодняшнее утро началось весьма поздно.

Давид постарался вспомнить ночь. Ясными воспоминания были до первого «кайях» с орайре. Наверняка прохвостка подменила напиток! Для чего? Чтобы ввести его в то же состояние, в котором находились и остальные, поправка на особенности обмена веществ инопланетника? Если дело лишь в этом, то пол беды. Вроде бы ничего запредельного он не натворил. Хотя…

Да, поцелуем дело не ограничилось. Подробностей вспомнить не удавалось, но это был настоящий д’айри. Такой потрясающий, что он перестал воспринимать происходящее как реальность, весь превратился в осязание, обоняние и вкус. Исчез дворец, гости, исчез праздничный стол. Лишь время от времени выныривал фужер с «кайях» в руке темноглазой арт. Он видел её лицо рядом со своим… и помнит вкус её губ, чуть иной, чем у Тассит. И…

Давид застыл, не видя больше, что происходит за окном. Он занимался любовью не с Тассит, с орайре?!

— Дади, привет!

Чувствуя, как мгновенно вспыхнули щёки и уши, Ароян обернулся. Девушка проснулась и глядела на него. Стало ужасно стыдно. Что помнила она о прошедшей ночи?

— Привет.

— Кхи-шош’э был изумительным, правда?

— Угу. Вспомнить бы, как мы домой добрались, — Давид подошёл к подруге, присел.

— Этого никто никогда не помнит. Засыпают все во дворце, а просыпаются дома.

— Ууу! Бедняжки орайре! Это ж сколько им народа утром перетаскать пришлось?

— Орайре уснули вместе со всеми, — смеясь, возразила Тассит. — Ртаари сами отправили гостей по домам.

— Усилием воли!

— Да, — девушка не поняла, что это шутка. — В прошлом году я заснула одной из первых. Боялась, опять так будет, мы даже поцеловаться не успеем. Но получилось наоборот, все уже спали кроме нас и девушка-орайре. Мы пили с ней кайях. А потом…

Тассит замолчала, пытливо заглядывая в глаза друга. Давид невольно потупился. Выдавил из себя:

— Что потом?

— Я не помню. Когда мы начали д’айри, она ведь оставалась рядом?

«Я тоже не помню», — мелькнула спасительная фраза. Но Давид не поддался искушению, признался:

— Орайре не только была рядом. Она…

Он не знал, как лучше объяснить, не солгав, и в то же время смягчить жестокую правду. Подруга поспешила подсказать:

— У нас был д’айри втроём? Конечно! Я всегда ощущаю твоё семя внутри себя, а сейчас его во мне нет. Значит, ты вылил его