Корнету стычка запомнилась суматохой, какой-то дикой круговертью, где он ничего не понял, и своей скоротечностью. Пару раз отбил чьи-то удары, сам попытался достать по черной папахе одного из бородатых и вонючих всадников, но вот попал или нет – с уверенностью он сказать не мог. Череда быстро промелькнувших картинок какая-то, право слово!

Все закончилось тем, что больше половины разбойников были порублены казаками без жалости, сколько-то – смогли прорваться к лесу, еще несколько – рванули верхами в реку.

- Коняшек жалко! Потонут ведь! – пробормотал негромко остановившийся рядом на берегу казак, наблюдая как лошади пытаются пробиться сквозь бурное течение реки.

Корнету тоже было жаль коней, и он не стал наблюдать дальше. Картина-то – печальная, и конец ясен!

А больше ничего с ним и не случилось! И все это лето шло лениво, без боев, без стычек, и без подвигов! А отличиться корнету было ой как нужно! Ибо тогда и до весны текущего года был он вовсе не корнетом, а самым что ни на есть – юнкером! Да, получается и так бывает – выпустился в войска без присвоения звания. И оказался он на Кавказе – тоже не по своей воле. Нет, вовсе не за крамольные стихи и речи, не за причастность к карбонариям, причина была гораздо банальнее и… неприличнее!

Корнет, корнет! А что за корнет?

Довелось Плехову в этот раз попасть в тушку Плещеева Юрия Александровича, выпускника Школы гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Да-да, именно той Школы, где учился еще недавно Михаил Юрьевич Лермонтов. Нет, лично с великим поэтом Плещеев знаком не был – Михал Юрьич выпустился за год до поступления Юрия в Школу. Да и, честно сказать, именно великим поэтом Лермонтов пока не значился. Один из молодых повес и гуляк, и не более того! А стишки? Стишками в молодости многие балуются!

А Плещеев, а что Плещеев? Угораздило его в Школе сдружиться с двумя такими же оболтусами, как и он сам – князем Виктором Васильчиковым, из боковой ветви тех самых Васильчиковых, и с Сашкой Шаховским. Учились они, надо сказать, весело, с кутежами и загулами, с посещениями разных веселых заведений. Как и положено юнкеру Александрийского гусарского полка – это сам Плещеев; юнкеру лейб-гвардии Конного полка – это Васильчиков; и юнкеру лейб-гвардии Кирасирского полка – это, соответственно, Шаховской. Нет, непосредственно в учебе они были ничем не хуже других юнкеров – выездка и вольтижировка у них была на высоте; фехтование – тоже; знание Уставов и других документов… ладно, если честно – на «удава», не более. Но в целом, в целом – вполне бравые юнкера-кавалеристы. Деньгами Васильчиков был обеспечен вполне; чуть хуже, но тоже ничего – Шаховской, да и у Плещеева деньжата водились – тут и папенька, один из богатых нижегородских помещиков, помогал, да и тетка, проживающая в Москве, иногда подкидывала монет непутевому племянничку.

И все бы ничего, но… Уже после сдачи всех выпускных испытаний, но до торжественного выпускного построения, предложил Васильчиков отметить это дело хорошей гулянкой. Сказано – сделано! Отметили. Только вот в конце процесса…

Как докладывал по команде чин столичной полиции – после посещения очередного ресторана, трое юнкеров Школы, будучи в изрядном подпитии, в вечернее время, остановили на одной из улиц извозчика, чтобы следовать далее. Но в пролетке находились две дамы. Точнее – женщины, ибо дворянками они не были. А еще точнее… Замужняя мещанка Т. и ее дочь - также замужняя мещанка Н.

Кому пришло в голову последующее непотребство, никто из них троих сказать бы с уверенностью не смог – пьяны они были уже до изумления. Однако извозчик, получив пару плюх по голове, ретировался, а повесы, удерживая женщин, укатили в район пригородных дач, где и…

Случай вопиющий, но вовсе не исключительный. Обычного человека заковали бы в кандалы и отправили в Сибирь, в острог, грехи замаливать. Но подключились Васильчиковы, а также – Шаховские, были задействованы связи и знакомства. В общем, дело замяли, благо что женщины особо не пострадали. Извозчик получил отступные, чему был даже рад – сменив «средства производства», он сразу же перешел в разряд «лихачей». Женщинам также была выплачена энная сумма денег, что позволило супругам Т. прикупить домик в пригороде, а супругам Н. – двухэтажный дом, с лавкой на первом этаже.

Казалось бы – ну, конфуз, неприятность, но – разрешилось же все благополучно! Ан нет! Дошли сведения до… к-х-м-м… и всех троих, высочайшим повелением отправили на Кавказ, в распоряжение командования Отдельного Кавказского Корпуса.

Плехов имел полный доступ к памяти Плещеева, чувствовал эмоции реципиента, но вот общаться каким-либо образом с ним не мог. Тот помнил, как по прибытию в штаб Корпуса, который располагался на тот момент в Ставрополе, они втроем представлялись командиру Корпуса, генералу от инфантерии Головину. Командующий, надо признать, оказался в довольно щекотливом положении. С его же слов он знал многих родных Васильчикова и Шаховского, расспросил товарищей Плещеева о здоровье некоторых родственников. Потом Головин сказал уже Плещееву, о том, что немного знает его отца, еще по службе того товарищем полкового командира Гродненских гусар. Помнил и деда Плещеева – товарища полкового командира Синих, гатчинских кирасир.

- Что ж вы так, господа? Это же… какое пятно на репутации ваших семей! – досадовал командующий.

- Смоем кровью, ваше высокопревосходительство! – рявкнул сообразительный Васильчиков, а Шаховскому и Плещееву оставалось только присоединиться к громкому заверению товарища.

- Да-да, несомненно! – задумчиво кивнул генерал-лейтенант, - Но я имею прямое указание раскассировать вас по разным частям корпуса!

И генерал постучал пальцем по документам, брошенным на столе, доставленным сюда фельдъегерем.

А еще через пару дней они получили предписания: Васильчикову надлежало отбыть в распоряжение командующего левым флангом Кавказской укрепленной линии, в крепость Кизляр; Шаховскому – в распоряжение командующего правого фланга указанной линии, а