Добрые галирадцы приветствовали свою государыню, кланялись ей, отступали с дороги, махали вслед. Перепадало внимания и Волкодаву. Ему некогда было вежливо кланяться в ответ, как это делала кнесинка. И даже думать о том, как вот эти люди совсем недавно с ухмылкой оглядывались на него, шедшего заказывать ножны. Он сидел в седле, точно кот перед мышиной норой, и на плечах под кожаным чехлом тихонько поскрипывала кольчуга, а у седла висел в налучи снаряжённый лук. Волкодав озирал уличный люд, держа руки у поясного ремня. Руки непроизвольно дёрнулись, когда наперерез кнесинке устремился юный сын пекаря. Плечи парнишки обвивала широкая перевязь лотка, заваленного вкусно пахнувшим печеньем и пирожками. Кнесинка взяла пирожок и что-то сказала безусому продавцу, кивнув в сторону телохранителя. Парнишка отступил, пропуская серебристую кобылицу, и протянул лоток Волкодаву. Венн взял маленькую булочку с маком и бросил продавцу грошик. Ещё не хватало, угощаться задаром. Мальчик ловко, на лету, подхватил денежку и поспешил прочь, распираемый законной гордостью. Не далее как завтра вся улица сбежится покупать сдобу из печи, из которой сама кнесинка не брезговала отведать!.. Он так и не узнал, что слишком резвое движение навстречу кнесинке вполне могло стоить ему жизни.

Волкодав отщипнул кусочек булочки и дал Мышу.

В середине лета на Галирад, случалось, опускалась влажная удушливая жара, но этот день был совсем не таков. Лёгкий ветер гнал по небу маленькие белые облака. Летучие тени скользили по цветущим лугам, невесомо перебегали полноводную Светынь и спешили вдаль по вершинам лесов, синевших на том берегу. Такие дни сами собой западают в память и потом вспоминаются, точно благословение Богов.

– Куда ты хочешь поехать, госпожа? – спросил Волкодав, когда городские ворота и большак с вереницами гружёных возов остались позади.

– К Туманной Скале! – обернувшись, ответила кнесинка. И пояснила: – Оттуда видно море, острова и весь город. Я давно там не была.

Волкодав поймал себя на том, что любуется ею. Она сидела в седле уверенно и прямо, глаза сверкают, нежные щёки разрумянились от солнца и свежего ветра, маленькие руки крепко держат поводья стремительной кобылицы… Можно представить себе, какова была её мать-воительница. Волкодав покачал головой и сказал:

– Нет, госпожа. Больно далеко, да и место глухое.

Чистый лоб кнесинки от переносья до серебряного венчика перечеркнула морщинка: телохранитель отказывался повиноваться!.. Стало быть, случается и такое. Серые глаза неожиданно разгорелись задором:

– Моя Снежинка быстрей… Поскачу, не догонишь!

Волкодав смотрел на неё без улыбки.

– Может, и быстрей, госпожа, – сказал он наконец.

Кнесинка покосилась на аркан, висевший у него при седле. Она видела, как он его бросает. Она вздохнула:

– Ты, Волкодав, видать, мне жизнь спас для того, чтобы я сама удавилась… Ладно, там дальше на реке славная заводь есть, да и город видать…

Венн кивнул и тронул пятками жеребца.

Место оказалось действительно славное. Травянистую полянку на возвышенном речном берегу окружали могучие старые сосны, разросшиеся на приволье не столько ввысь, сколько в ширину. Да, хорошее место. И вплотную незаметно не подберёшься, и издали не больно-то выстрелишь.

Под берегом, за узкой полоской мелкого песка, лежала просторная заводь, едва тревожимая ветерком. Длинный мыс, по гребню которого в ряд, точно высаженные, стояли одинаковые деревья, отгораживал заводь от стремнины. В тёмном зеркале, отражавшем небесную синеву, лежали белые звёзды водяных лилий. А вдали и правда виднелись гордые сторожевые башни стольного Галирада.

Волкодав спешился сам и снял с седла кнесинку. При этом он несколько мгновений держал её на весу и успел подумать: совсем не тяжела на руках, даром что полнотела…

– Снежинку не привязывай, – велела Елень Глуздовна. – Она от меня никуда.

Ласковая кобылица доверчиво сунулась к нему, когда он взял её под уздцы. Волкодав всё-таки привязал её, но на длинной верёвке, чтобы могла и травы себе поискать, и поваляться, и в воду войти. Серку такой свободы не досталось. Славный жеребец и так уже начал красоваться перед тонконогой Снежинкой. Пускай охолонет. Волкодав увёл его на другой конец прогалины и оставил там, утешив кусочком подсоленного хлеба. И вспомнил: венны всегда ставили жеребцов и кобылиц у клети, в которую удалялись молодожёны. Нарочно затем, чтобы кони призывно ржали и тянулись друг к другу, приумножая людскую любовь…

– Что творишь!.. – встретила его кнесинка, уже сидевшая на разостланной попоне. – Я же сказала, она от меня никуда!

Волкодав почти ждал, чтобы она поспешила освобождать любимицу, но кнесинка осталась сидеть.

– Может, и так, госпожа, – сказал он. – Её могут испугать. Или попробовать увести.

Кнесинка досадливо вздохнула, отвернулась и стала смотреть на реку и город.

…Негоже, хмуро думал Волкодав, обегая настороженным взглядом редкие сосны, заводь и деревья на мысу. Позвала бы с собой подружек, дочек боярских или хоть няньку. Было бы с кем и побеседовать, и поиграть, да ведь и стыд оградить, если придёт охота купаться… Венны испокон веков лезли в реку все вместе, мужчины и женщины, и ничего непристойного в том не находили. Волкодав знал, что сольвенны судили иначе.

…А десяток отроков как раз встал бы за соснами, чтобы никто недобрый на семь перестрелов приблизиться не сумел…

– Ты всегда такой… как лук напряжённый? – спросила вдруг кнесинка. Оказывается, она наблюдала за ним, рыскавшим глазами кругом.

Волкодав ответил:

– Всегда, госпожа, когда кого-нибудь стерегу.

Она похлопала по расстеленной попоне рядом с собой:

– Что стоишь, сядь.

Волкодав сел, но не рядом, а напротив – спиной к реке, лицом к лесу. Из воды всё же навряд ли кто выскочит. Мыш слез с его плеча и отправился ловить кого-то в лесной мураве.

– А простым боем ты драться умеешь? – спросила кнесинка Елень. – Без оружия, одними руками?

– Умею, госпожа, – кивнул он. – Да ты видела.

Кнесинка решительно посмотрела ему прямо в глаза:

– Научи меня, Волкодав.

Ну вот, опять за своё, вздохнул он про себя. Ему совсем не улыбалось попасть, как зерну на мельнице, между бегуном и поставом. Вслух он сказал:

– Боги не судили женщинам драться, госпожа. Их мужчины должны защищать.

Она смотрела на него, как сердитый маленький соколёнок.

– А не случилось рядом мужчины? А ранят его или, сохрани Боги, вовсе убьют?.. Совсем не мочь за себя поcтоять, плакать только? Умолять?.. Одну такую послушали!..

Волкодав отвёл взгляд. Кнесинка была права. И всё-таки…

– Если хочешь, госпожа, я тебе покажу, как вырываться, – проговорил он неохотно.

Начало было положено.

– Покажи!

Волкодав обхватил правой рукой своё левое запястье:

– Когда схватят, люди обычно вырываются вот так… – он