дать ему возможность постепенно перейти к более интенсивному землепользованию с многолетними и плодопеременными севооборотами, можно только при сведении всей состоящей в его пользовании земельной площади в одной окружной меже, иначе говоря — в один отрубной участок. В соответствии с этими идеями в области крестьянского землеустройства основной и конечной целью было признано распределение всех крестьянских земель на отдельные самостоятельные участки с перенесением в их пределы жилых и хозяйственных строений, т. е. образование отдельных хуторов. Однако само собою разумеется, что хуторская система крестьянского землевладения осуществима только при праве личной собственности на землю. Община, по самому своему существу, вполне обособленного землепользования без само-упразднения допустить не может, так как передел земли, как всякому известно, при нем фактически неосуществим. Тем не менее в таком виде меры, направленные к предоставлению отдельным членам общины права выхода из нее, с одновременным выделением в их личную собственность причитающейся им доли общинной земли, утрачивали характер юридический, направленный к распаду общины, приобретая значение меры экономической, преследующей повышение в крестьянской среде уровня сельскохозяйственной техники, т. е. крестьянского благосостояния.

Конечно, это был фортель слегка парадоксального свойства, и притом впоследствии несколько извративший правильное осуществление высочайшего указа 9 ноября 1906 г. о праве выхода из общины. Действительно, лица, осуществлявшие этот указ, руководствовались в своей работе изложенными, выработанными в земском отделе правилами, очевидно даже не подозревая, что при их составлении не предполагалось ни их точного осуществления, ни даже их превращения в закон.

Составлены они были в надежде, что при их рассмотрении местными деятелями последние в большинстве выскажутся за более решительное и быстрое разрушение общины и насаждение хотя бы подворного землевладения и не свяжут этой необходимой юридической меры, могущей быть проведенной в весьма короткий срок, со сложными и длительными работами собственно по землеустройству. Мне казалось, что нужно было лишь ввести мысль в иное, чуждое политики, экономическое русло, чтобы для всех стала понятна необходимость закрепления за крестьянами владеемой ими земли на праве личной собственности.

Для меня же при этом было очевидно, что сразу перейти от общинного владения к хуторскому крестьяне многих областей России не были в состоянии за отсутствием ряда других, необходимых для сего условий. Предположенный порядок, несомненно, перескакивал целый этап естественной эволюции крестьянского землепользования. Непосредственный переход от общинного землепользования, минуя естественный промежуточный этап личного подворного владения, конечно, трудно осуществим в сколько-нибудь широком размере. Для меня это был лишь тактический прием, при помощи которого можно было при существовавшей тогда общей конъюнктуре провести под правительственным штемпелем товар, почитавшийся за контрабандный, разрушение общины. Пользуясь этим приемом, избегалась необходимость говорить об общине по существу и возможно было, наоборот, связать воедино как общинное, так и личное подворное крестьянское землевладение, так как обе эти формы с точки зрения экономической обладают одинаковыми недостатками. Как я уже сказал, весь центр тяжести был перенесен в область сельскохозяйственную, причем переход от общинного к личному землевладению в юридическом отношении являлся лишь естественным и неизбежным последствием, а не самоцелью.

При этом по необходимости право отдельных крестьян выйти из общины с выделением в их личное владение обособленного, соответствующего причитающейся им доле общинной земли участка было ограничено определенными случаями. Оно предоставлялось отдельным крестьянам лишь при производстве общиной очередных земельных переделов, а в другое время — лишь в случае заявления о желании выйти из общины группой крестьян, если память не изменяет, не менее 20 или составляющих не менее 1/5 общего числа домохозяев данной общины.

Весьма любопытно, что совершенно однородное правило было единогласно проектировано на состоявшемся в марте 1922 г. в Москве агрономическом съезде, хотя участниками этого съезда были в подавляющем числе либо коммунисты, либо социал-демократы, причем лица не социалистического образа мысли были лишены возможности свободно или, вернее, безнаказанно их высказывать.

Подчеркну еще раз, что для меня главное, если не все, значение производившихся в описываемое время работ состояло в том, чтобы выявить основные недостатки нашего крестьянского строя и одновременно создать в виде выработанных проектов ту канву, на которой местные люди, введенные в известный круг вопросов и как бы вдвинутые в определенное русло мышления, могли бы вышить узоры, соответствующие действительному положению вещей.

В вопросе о крестьянском общественном управлении я стремился навести мысль на создание всесословной волости, причем в соответствии с этим проект сельского и волостного общественного устройства строил на таком расчете, чтобы путем незначительных введенных в него редакционных изменений он мог быть превращен в проект устройства всесословного сельского и волостного общества.

В вопросе о крестьянском землепользовании основной целью было раскрытие полной невозможности поднять крестьянское благосостояние без предварительного разрушения общины и одновременно наметить те широкие задачи по землеустройству крестьян, приступить к осуществлению которых можно только после признания за крестьянами права личной собственности на состоящие в их владении земли. В этом вопросе я опять-таки надеялся, что местные люди укажут на необходимость принять значительно более решительные меры, нежели я имел возможность внести в составлявшиеся в земском отделе проекты.

Что же касается волостной судебной реформы, а именно проектов волостного судопроизводства и судоустройства и предположенных сельских уставов о наказаниях и договорах и правил о наследовании надельными землями, то я ими интересовался в значительно меньшей степени. Не будучи ни юристом-практиком, ни даже юристом по образованию, я, естественно, не мог иметь в этом вопросе компетентного мнения. С житейской же точки зрения мне казалось, что если невозможно распространить на все население страны действие общих судебных установлений, чему, несомненно, препятствовали многие материальные причины, и прежде всего недостаток нужного количества лиц с соответственным образовательным цензом для занятия судебных должностей во всех сельских местностях — число наших волостных судов превышало 28 тысяч, а также отсутствие у казначейства достаточных денежных средств для их оплаты и, наконец, немыслимость обязать волостной крестьянский суд руководствоваться X томом Свода законов[252], то все же лучше по возможности, усовершенствовать волостное судопроизводство и судоустройство и дать волостным судьям хотя бы какие-нибудь писаные нормы права, нежели оставлять их в том первобытном положении, в котором они фактически находились[253], и предоставить им по-прежнему применять фактически в большинстве местностей и по большинству вопросов несуществующее и, во всяком случае, туманное и расплывчатое обычное право. Естественно, что при таких условиях я вообще не добивался составления совершенных во всех отношениях проектов крестьянских узаконений, тем более что я вполне сознавал, что ранее их превращения в закон они пройдут еще множество разнообразных стадий, в течение которых, по окончательном выяснении положенных в их основу принципиальных положений, возможно и должно будет их