Шрифт:
Закладка:
— Пей!
Михась, скривившись, взял стакан.
— Я цай не люблю.
— Тебе согреться надо. Иначе заболеешь.
Когда одежда высохла, Григорий принялся одевать Михася. Маленькие теплые пальчики коснулись его шеи. Григорий на мгновение замер, насквозь пронзенный неизвестным до сих пор чувством. «Вот она, живая крошка жизни. Вот она, волшебная завязь, росток, который наливается знаниями и познаниями! Каждый день шире становятся его горизонты. Вскоре не бумажные, а настоящие корабли поведет он по бурным волнам. И как высоко поднимется к солнцу, и какие тучи будет разметывать — разве угадаешь?»
Григорий позавидовал родителям Михася. Через несколько минут они увидят свое солнышко, свою радость, свой росток. Они всегда будут рядом с ним, повторяя в нем свое детство, ожидая появления новой веточки, нового ростка.
Выпроводив Михася на улицу, Григорий долго смотрел, как он топает по подтаявшему снегу, обходя лужицы. «Где же ты, мой Михась? А может, Иван? А может, Лев, Андрейка, Максим?.. Плохо мне без тебя...»
Майя до вечера просидела в оранжерее, силясь хотя бы чуть-чуть приблизиться к тайне влияния человека на цветок. Но как она ни билась, разгадка ей не давалась.
За длинными оконными стеклами остыл день. Из-за взгорья показался рожок месяца. Склоняли, засыпая, головки лилии. Складывал треугольные листочки вьюнок. Сквозь окна вливалась почти ощутимая, какая-то вязкая, липкая тьма.
Майя сняла халат, стала складывать в сейф бумаги — пора домой.
Вдруг в оранжерею вбежала санитарка.
— Майя Львовна! Вы еще здесь? Скорее...
— Что случилось? — встрепенулась Майя.
— Девочке плохо. Той, что вы....
Майя быстро пошла за санитаркой. «Вот и отдохнула после такого сумасшедшего дня...»
Дети в палате уже спали в разных позах: кто разметался, раскинув руки, кто свернулся калачиком. Возле крайней койки суетилась Аида. Молча отстранив ее, Майя взяла горячую руку Марийки, нащупала пульс. «Ого! Сто сорок. И температура...»
— Смерили? — спросила шепотом у Аиды.
— Да. Сорок и две десятых.
— Это уже серьезно. Надо вызвать дежурного врача.
Врач явился быстро. Осмотрев девочку, тяжело вздохнул:
— Плеврит...
— Больно, ой, больно... — застонала Марийка.
Дыхание ее было частым, прерывистым. Голубые глазенки потускнели.
Майя осталась на ночь возле больной Марийки. Давала ей лекарства, успокаивала. По не ясным для посторонних, но хорошо известным врачам признакам — затрудненности дыхания, внезапному падению и повышению температуры тела, ускоренному сердцебиению с неожиданными паузами — она поняла: положение осложняется, состояние ребенка все хуже. Казнила себя: «Вот тебе и результаты, вот тебе и наказание за необдуманность и спешку... Девочка после перенесенного воспаления легких почти выздоровела. Еще бы два-три дня — и можно было ее выписывать. Так нет! Понадеялась, что легко выдержит незначительное напряжение... Напрасно не послушалась психиатра! Та часть эксперимента, когда девочка отождествляла себя с Золушкой, когда она представила себе, что идет босиком по сугробам, с неожиданной силой повлияла на нервную систему, ослабила защитные средства организма. Болезнь вернулась... И кто знает, чем все это кончится».
Под утро Марийка стала задыхаться. Дав ей кислородную подушку, Майя позвонила знакомому профессору, просила приехать. Сообщила о случившемся родителям девочки.
Старый профессор, осмотрев Марийку, осуждающе покачал головой:
— Как же вы допустили? Я ведь вас пять лет учил... Положение критическое.
Как ни боролись врачи за жизнь девочки, спасти ее не удалось. На четвертый день слабенькое сердце ребенка перестало биться.
Майя не могла заставить себя пойти на вскрытие. Слонялась по палатам, присматривала за детьми, старалась говорить им что-нибудь ласковое, приятное.
— Малийка больше не плидет? — спросил ее уже выздоравливающий Маркуша.
— Не придет. Она уехала. Уехала очень далеко... — глотая горький горячий клубок, сказала Майя, натягивая одеяльце на плечи мальчика.
О многом она передумала в тот день. Но ей ни разу не пришла мысль о том, что об этой трагедии, разложенной на составные части, детально изученной, проанализированной, надлежащим образом оцененной, будут долго говорить на кафедрах мединститута и в кабинетах горздравотдела; что она будет смещена со своей должности; что теперь ей будет не до экспериментов. А именно это и ждало ее впереди.
Войдя в оранжерею, Майя закрыла дверь на ключ, прислонилась лбом к холодному запотевшему стеклу, смежила веки. Ее губы, мучительно скривившись, прошептали короткое имя. Нет, это было имя не умершего ребенка, не бывшего мужа и не любимого человека.
«Аида...» — прошептала еще раз Майя и ужаснулась. Ведь это ей она приказала привести девочку в оранжерею. Ведь это она осуждающе и гневно наблюдала за ее опытом.
«О, Аида не простит! Не простит никогда!.. Кто же меня поддержит? Кто поможет устоять?..» Майя обхватила руками голову, мысли ее перепутались, наползали одна на другую, будто льдины во время ледохода.
И вдруг из этого водоворота вынырнули стены красивого дворца, широкая застекленная веранда, зимний сад на втором этаже. Он чем-то неуловимым напоминал оранжерею, где она сейчас чувствовала себя замерзшей и очень одинокой. Отчетливо, словно наяву, увидела, как к ней подходит бывший муж, держа в протянутых руках блестящие алмазы. Они пульсируют, сверкают, слепят глаза. «Приходи в любое время. Твой дворец ждет тебя!»
«Вот кто поддержит меня! — вздохнула облегченно Майя. — Бывший муж, Иосиф Самуилович. Он сумеет! Связей ему не занимать...»
24
Олияр сидел за столом в новом черном костюме. Белоснежная льняная рубашка была тщательно выглажена, на голубом в полоску галстуке красовалась серебряная запонка. На полу возле стола стоял туго набитый модный кожаный чемодан.
«Ого! — удивился Григорий, войдя в его кабинет. — Нарядился, как на смотрины. Наверняка Натали постаралась. Оббегала всех портных, все базы. Хочется девке замуж...»
— Где ты шляешься? — набросился на него Олияр. — Самолет не будет ждать...
— Самолет действительно не будет ждать. А вот вы... Прошу зайти в кабинет Петра Яковлевича.
— Да ты что? Какое ты имеешь право приказывать заместителю начальника? Ты всего лишь заведующий отделом! — взорвался Олияр.
— Ошибаетесь, уважаемый! Не заведующий отделом, а
