– Илья! Мне нужна твоя помощь. Сейчас же! – закричал я.

Он вошел в комнату, заслоняя глаза рукой, словно от солнца.

– Помоги мне вытащить ее отсюда, – сказал я. – Скорее!

Мы наполовину повели, наполовину потащили Хельгу прочь из комнаты и вниз по лестнице. Друг Ильи с волнением ждал нас на улице. Сам Илья, взявший себя в руки настолько, чтобы действовать, быстро сказал приятелю что-то на русском, и тот ушел. Когда мы добрались до «Свинарника» – Хельга то шла, то волочила ноги, как сомнамбула – там уже кипела работа. Людмила собирала наши вещи. Миша тихо говорил с русским, которого я немного знал.

Увидев нас, Людмила взяла меня за руку. Вид у нее был подавленный, но спокойный.

– Вам нужно уезжать, но следующий корабль на Лонгйир отходит лишь утром. Если вас найдут здесь, беды не миновать. Переночуйте у Ильи в водочной обсерватории, затемно проберитесь по окраинам города и, как только рассветет, будьте готовы сесть на корабль. Думаю, в Лонгйире можно будет успокоиться. Русские не любят поднимать шум и не захотят, чтобы их новое угольное предприятие считали царством беззакония, где процветают убийство и произвол. Но если они поймают вас здесь… – Людмила осеклась. Догадки и предположения не требовались.

– Не думаешь, что нас будут караулить в доках? – спросил я.

– Очень сомневаюсь. Они хотят, чтобы в глазах норвежцев все выглядело тихо-мирно, то есть совершенно не по-русски.

Тут Миша закончил разговор с приятелем Ильи. Он обнял меня, потом Хельгу, которая в ответ даже руки не подняла, потом наклонился, чтобы поднять Скульд и передать ее мне. По его большому лицу текли слезы.

– Миша, спасибо тебе, – проговорил я. Он коротко кивнул и вышел из комнаты.

Грязь хлюпала под досками, когда в сопровождении Людмилы мы брели к водочной обсерватории. Едва добравшись, я опустил Хельгу на одеяла, не убранные после нашего свидания с Людмилой, случившегося лишь днем ранее. Хельга казалась почти безжизненной. Она повернулась на бок и закрыла глаза. В такую минуту я не мог доверить ей Скульд, поэтому девочка, маленький теплый комочек, спала привязанной к моей спине. Я вышел на улицу и постоял там с Людмилой. Лунный свет отражался от бутылок – казалось, светит сотня лун. Внезапно я подумал об Илье и, к своему стыду, понял, что потерял его из вида в охватившей «Свинарник» суете.

– Ему организовали отъезд на том же корабле, что и вам, – сообщила Людмила. – Илье тоже нельзя здесь оставаться. Своего соотечественника они простить смогут, но вот еврея – никогда. В Пирамиде покоя ему не будет.

Я подавленно кивнул, чувствуя полный упадок сил. Казалось, окружающий мир старательно упражняется в наведении беспорядка.

– Ты хоть на ночь останешься?

– Нет, – ответила Людмила. – Мне нужно вернуться к Мише на случай, если органы явятся с расспросами. Отсутствие меня дома будет выглядеть подозрительно, а так я отвлеку их от тебя. Может, они и не придут к нам. Я не знаю.

– А как же вы с Мишей? Вам ничего не грозит?

– Ничего. Все эти люди слишком любят свинину, чтобы портить с нами отношения.

– Мы еще увидимся?

– Это маловероятно.

Людмилин взгляд стал непроницаемым. Казалось, мы уже несемся прочь друг от друга на огромной скорости, как два объекта, которые сталкиваются, оставляют друг на друге нестирающиеся следы, потом отталкиваются. Я думал, у меня вот-вот не выдержат легкие.

Мы расстались.

Наутро Хельга уже была мобильна, хотя по-прежнему безмолвна, и мы сели на норвежский корабль. В доках нас встретил изнуренный, обескураженный Илья. Где провел ночь, он не объяснил.

Сизая чайка судорожно летела от горизонта к горизонту, следом за ней – крачка, стараясь поймать все, что можно. Казалось, город Пирамида спит. Нашему отъезду никто не препятствовал.

67

О нашем прибытии возвестил Сикстен. Лаять он начал, когда мы были в сотне метрах от хижины Макинтайра. Я подивился тому, сколь угрожающе может вести себя так любящий людей пес. Когда Макинтайр приоткрыл дверь, покрытое седой щетиной лицо выражало скептическое раздражение: на часах вряд ли было больше шести утра. Сикстен воспользовался случаем и выскользнул на улицу, а когда увидел нас, его лай превратился в вопли такой безумной высоты и громкости, что я испугался: сейчас он разбудит весь город. Пес с силой ткнулся мне в лицо, его зубы стукнулись о мои. Потом Сикстен принялся демонстрировать любовь другим приехавшим – то высоко подпрыгивал, то извивался у ног, не давая пойти дальше. Теплый прием был оказан даже Илье, которого Сикстен не знал. Я глянул, чтобы проверить, не встревожен ли Илья, но с удивлением обнаружил, что впервые после инцидента у него смягчилось лицо. Опустившись на колени, он сухо хмыкнул и позволил Сикстену облизать ему ухо.

Даже Хельга немного открылась.

– И тебе привет, – проговорила она и почесала Сикстену за ухом, как ему нравилось.

Макинтайр пригласил нас войти и не задал ни единого вопроса. Он лишь внимательно оглядел нас по очереди, явно впитав немало информации. В его хижине нашлось место каждому, особенным гостеприимством Макинтайр окружил Илью, словно тот был известной личностью.

Сикстен тем временем прыгнул на диван, четырежды повернулся вокруг своей оси, поскреб обивку, чтобы смять ее по своему вкусу, и снова заснул.

– Избаловали вы пса, – посетовал я.

– Ему здесь нравится, – ответил Макинтайр.

В Лонгйире мы провели неделю. Не знаю, как старый шотландец умудрился так долго умещать нас в такой маленькой хижине, но он настаивал, что очень этому рад. Илья дважды порывался уехать, называя себя ненужной обузой, но Макинтайр и слышать об этом не желал. Весельем и радостью та неделя не отличалась, но общество Макинтайра действовало целительно. То, что нужно, Чарльз выяснил, не выслушивая чудовищные подробности, и Хельга медленно вернулась к некоему подобию своего нормального состояния. Говорила она тихо и неуверенно, но вполне связно, и снова взяла на себя часть обязанностей по отношению к Скульд.

Услышав, что корабль уходит на север, мы решили на него сесть.

Макинтайр предположил, что Хельга в ее нынешнем состоянии захочет подольше остаться в Лонгйире, но я сказал, что с учетом деликатности инцидента нам разумнее на время затаиться. Макинтайр неохотно согласился. Он по секрету сказал мне, что ему не нравится взгляд Хельги и ему тревожно за то, как она переживет эту зиму. Я поклялся присматривать за племянницей и писать почаще и с тревожными новостями, и с обнадеживающими.

Я пригласил Илью к нам в Рауд-фьорд-хитту – пообещал менее чем за неделю научить его всему, что знаю об охоте