Шрифт:
Закладка:
16 января.
Весело булькает уха в кастрюле, ей вторит бак с компотом. Покачиваются от ударов пурги буханки, висящие под потолком. В такие короткие минуты перерыва в кухонных хлопотах хочется сидеть не шевелясь, предаваясь воспоминаниям о такой далекой, кажущейся сейчас нереальной, прошлой жизни. И вдруг в голове непроизвольно зазвучала мелодия, и сами по себе возникли слова: "спустилась на льдину полярная ночь". Я схватил карандаш и на обложке тетради стал набрасывать слова песни. "И ветер, настойчиво в мачтах звеня, у двери стучится, как будто не прочь погреться у огня". Строфы рождались одна за другой, словно в душе открылся поэтический шлюз. К началу обеда я написал шесть куплетов, а затем, вспомнив начатки музыкального образования, полученного в детские годы, попытался музыку положить на ноты.
ПОЛЯРНЫЙ ВАЛЬС
Спустилась на льдину полярная ночь,
И ветер, настойчиво в мачтах звеня,
У двери стучится, как будто не прочь
Погреться у огня.
В палатке тепло нелегко удержать.
Брезентовый пол покрывается льдом,
Но кто в ней не пожил - тому не понять,
Как дорог этот дом.
Пускай нелегко приходилось подчас,
И в трудности много мы пожили дней,
Но дружба нас сделала в тысячу раз
Отважней и сильней.
И с кем не бывало, взгрустнется кому
О ласке далекой, о доме родном,
Грустить не позволим ему одному,
Мы вместе с ним взгрустнем!
Пусть тысячи верст до земли пролегли,
За месяцы, право, домой не дойдешь,
Но мы друг для друга тепло берегли,
А с ним не пропадешь.
У нас под ногами дрейфующий лед,
Пурга наметает сугробы вокруг.
Мы вместе с тобою всю ночь напролет
Не спим, мой друг.
Спустилась на льдину полярная ночь,
И ветер, настойчиво в мачтах звеня,
У двери стучится, как будто не прочь
Погреться у огня.
Но лишь через несколько дней я решился исполнить свое творение перед критически настроенной аудиторией. К моей радости, песня всем понравилась, а неугомонный Миляев заявил, что "песня - даже очень вполне соответствует нашей жизни", и даже предложил выпить за здоровье новорожденного поэта.
17 января.
Происшедшее сегодня событие вызвало в лагере настоящий переполох. Уже готовясь забраться в спальный мешок, я вспомнил, что забыл погасить свет в кают-компании. Вот незадача. Как мне ни тошно было, пришлось снова одеваться. Я воткнул ноги в унты, набросил на плечи "француженку" и отправился исправлять допущенную ошибку, памятуя: Курко обнаружит - житья не даст. По дороге в кают-компанию мне пришла мысль заглянуть на склад за консервами, а заодно захватить пару тушек нельмы для ухи. Небо вызвездилось. От мороза захватывало дыхание. Отыскав все необходимое, я собрался было уходить, как вдруг услышал у самой палатки-склада странные звуки - не то урчание, не то попискивание. И вдруг меня осенило: Майна ощенилась. Вот это неожиданность. Я направил луч фонаря и увидел между палаткой и ящиками Майну, прижавшуюся к Ропаку, и черные шевелящиеся комочки. И тут же меня пронзила мысль: мороз 49°. Они же мокрые и мгновенно замерзнут. Я бросил на снег свой груз и помчался в палатку. "Ребята, вставайте. Майна ощенилась".
К счастью, Саша еще трудился, и мы, схватив куртки, бросились к складу. Щенят оказалось целых шесть штук. Мы завернули их в куртки и бегом вернулись в палатку. Зяма тоже уже поднялся, зажег газ и паяльную лампу и постелил возле плитки оленью шкуру.
Мы разместили на ней новорожденных, заботливо прикрыв куртками. Майна свернулась в клубок рядом с ними.
Наутро от посетителей не было отбоя. Все охали, ахали, удивляясь собачьей выносливости и моей рассеянности. Ведь не забудь я погасить свет и не решись я вернуться в кают-компанию, малыши бы не уцелели.
18 января.
- Чего это ты, Митрофаныч, такой хмурый сегодня? - спросил я, глядя на поскучневшего Курко. - Не захворал часом?
- Тьфу-тьфу, типун тебе на язык, - отозвался Курко, поглаживая поясницу. - Разве что радикулит. Так куда от него денешься. Как в амбарчике спину застудил, так с тех пор и мучаюсь.
- Ну так в чем причина твоего необычного настроения?
- Если сказать честно, так мне просто остое... эта секретность. Не с кем слова перемолвиться. Ведь как в Арктике. То с одним погуторишь радистом, то с другим. А здесь одни проклятые цифры. Ни одного живого слова. Вот вчера попалась мне на глаза книга Кренкеля "Четыре товарища" и такая меня зависть взяла. Он ведь как даст в эфир свой позывной "УПОЛ", так коротковолновики во всех концах света на уши вставали.
- Они, черти, весь Радиоцентр своими куасельками завалили, - подал голос Щетинин.
- А что за зверь "куаселька"? - спросил я удивленно.
- Карточки такие, - пояснил Жора. - Их посылают коротковолновики для подтверждения установления радиосвязи. Как свяжутся с кем-нибудь, так и шлют такую квитанцию. В ней указаны позывные, время связи, тип приемника и антенны.
- А почему такое смешное название - "куаселька"?
- По радиошифру Ку-Эс-Эль, что значит на нашем языке: "прием подтверждаю".
- Не ценят у нас коротковолновиков, - вмешался в разговор Костя. - Считают, что они только ля-ля между собой. А ведь сколько раз они первыми принимали сигнал "SOS". Помнишь экспедицию Нобиле?
- Конечно.
- А ты знаешь, кто первым принял ее сигнал бедствия? Думаешь, какая-нибудь мощная радиостанция? Шмидт ее принял!
- Это какой Шмидт? Неужели академик? - сказал Дмитриев, пытаясь продемонстрировать свою эрудицию.
- Ну ты даешь, Саня, - хохотнул Курко. - Тоже мне сказал - академик. Радиолюбитель Николай Шмидт. Толковый был парень. Он с детства увлекался радиоделом, всякие там детекторные приемнички мастерил. А в тот год соорудил регенеративный приемник для дальней радиосвязи О-V-I, что по-нашенски значит: детектор с обратной связью и один каскад усилителя низкой частоты. Ну это для тебя - китайская грамота. Так вот этим "чудом техники" он умудрился обскакать все мощные радиоцентры, первым поймав сигнал бедствия итальянцев.
Слушая Костю, я как бы прокрутил в памяти ленту трагической истории экспедиции Умберто Нобиле, волновавшую много недель все человечество. В конце двадцатых годов по проекту Нобиле был построен огромный дирижабль. Р. Амундсен предложил использовать его для покорения Северного полюса. Весной 1926 года дирижабль, названный "Норге",
