лица.

Это, разумеется, было сделано с целью, чтобы внушить доверие мнимому барону.

Тот в это время поровнялся с ними.

— А могу я спросить? — смело обратился он к ним, отлично владея подходящей к его одежде интонацией. Он и в виде подозрительного субъекта держался так же хорошо и соответственно, как владел манерами барона.

— Чего? — переспросил у него Ёрш.

— Ничего того, а всяк игумен своих попов знает! — отрапортовал барон совершенно развязно. — Я спрашиваю, в город по этой дороге идти?

— А ты не здешний?

— Летал по кряжам, а в здешнем омуте не был!

Он, по-видимому, легко владел воровским жаргоном и пустил его, чтобы узнать, с кем имеет дело.

— Ну! И на каруселях катался? [17] — спросил Ёрш, принимая вызов словесного экзамена и отвечая на том же жаргоне.

Барон издал неопределённое мычание, которое могло означать и «да», и «нет».

— А вы здешние? — полюбопытствовал он, переходя на обыкновенный язык.

— Здешние.

— Небось, своих от чужих отличаете?

— Иногда и чужой своим становится! — философски заметил Пыж.

— Я много слышал про здешние места, — обратился барон к шедшему рядом с ним Ершу, видимо, пренебрегая Пыжом за его маленький рост и подвязанную щёку.

— Город хороший! — отозвался тот.

— Говорят, трактир «Лондон» тут есть?

— Есть и «Лондон».

Барон пристал к повстречавшимся ему двум оборванцам, разговорился и пошёл с ними, желая воспользоваться этой встречей, для того, чтобы разузнать, какие в городе существуют притоны, где, по его предположению, он мог найти Корецкого.

Он сразу узнал, что это были за птицы, и, будучи хорошо осведомлён относительно обычаев подобных людей, мог предположить, что весьма легко они и сами встречались уже с Корецким, потому что в их обществе встреча и знакомство возможны и часты более, чем в другом. В каждом городе, даже в столичном, существует для этих людей довольно ограниченное число притонов и там они сходятся, как речки в море.

— У меня тут должен быть товарищ, — пояснил барон. — Он вперёд меня пошёл, мы должны встретиться.

— Где?

— Да вот он что-то про «Лондон» говорил. Как будто, кажется, там.

— «Лондон» знаем, бываем там часто, много народа перевидали там — и своего, и пришлого. Как товарища звать?

— Стрюцкий.

— Стрюцкий по прозванию, а по фамилии Корецкий?

— А вы его знаете?

— Галактиона-то?

— Галактион Корецкий, он и есть!

— Знаем. Не только знаем, а и очень близко даже.

— Близко?

— Приткнулся у нас.

— У меня, то есть, — вставил вдруг Пыж, нарушая важное молчание, которое хранил до сих пор.

— У тебя? — переспросил барон.

— Н-да.

— Где же?

— В вертепе. Капернаум имею, он у меня там и находится.

— С чего же это?

— По благодушию моему! — усмехнулся Пыж.

— А уж будто ты благодушный?

— Ну вот, что твой хлеб!

— Чёрствый, небось?

— А ты испытай!

— А что если и впрямь испытаю?

— Ну!

— Вот и мне пристать некуда. Может, и мне в твоём вертепе место найдётся?

Барон, узнав, что Корецкий находится у одного из новых его знакомых, весьма понятно, стал налаживать разговор на то, чтоб и самому попасть туда же. Он мог таким образом, вместо того, чтобы искать Корецкого по городу, сейчас же свидеться с ним и переговорить. Судьба благоприятствовала ему, как он полагал, и он легко поверил этому, потому что до сих пор, в общем, ему везло в жизни счастье и, хотя и бывали неприятности, и очень сильные, но они всегда кончались благополучно.

XXXIV

Результатом разговора переодетого барона с Ершом и Пыжом было то, что барон был приглашён в «блестящее жилище», которое занимал такой джентльмен, как Пыж, то есть в его подвал.

Они провели его через огород на задний двор.

Окно подвала светилось.

— Огонь-то не потушен. Должно, тут, — заметил Ёрш, показывая на окно.

Они застали Корецкого сидящим за столом на том же месте, где они оставили его; только он опустил голову на стол и крепко спал. Пред ним стояли зажжённый фонарь и почти опорожнённые бутылки.

— Вот так пейзаж! — усмехнулся Ёрш. — Ну, вот тебе твой товарищ, — сказал он барону, — только неизвестно, годен ли он к общественной или даже частной жизни.

Барон подошёл к столу и посмотрел на бутылки.

— Ого! — удивился он. — Коньяк финшампань и бенедиктин — настоящий, заграничный!

— Что, брат, и тебе знакомы подобные сосуды? — проговорил ему Ёрш и добавил: — Ну, вот что, благоприятель новоявленный, ты тут оставайся, если хочешь, приводи, как знаешь, в чувствие своего птенца, а нам с товарищем надо на дело ещё идти, у нас время занято…

— Спите-то, небось, днём? — подмигнул барон.

— Уж там, когда б ни спали, а только недосуг нам теперь…

— Да вы что ж, идите, я останусь…

— Ну, и оставайся. В случае чего, фонарь потуши…

— Знаю. Учёного учить…

— Академик! — протянул одобрительно Ёрш, уходя вслед за Пыжом.

Барон остался один с глазу на глаз с сонным Корецким в уединённом подвале и мог с ним разговаривать так, что их никто не подслушивал. Да большего он и желать не думал.

Это было именно то, что ему казалось нужным в данную минуту.

Он, идя сюда, сомневался насчёт своей встречи с Корецким при посторонних. Тот мог назвать его по имени Стёпкой, да и не просто Стёпкой, а Тропининым! Это было бы ему во всяком случае неприятно, и даже очень…

Кроме того, барону необходимо было переговорить с Корецким наедине, без свидетелей, и он ломал себе голову, как избавиться от этих двух своих провожатых?

Впрочем, он по всем признакам видел, что это — люди дельные [18] и поэтому, вероятно, они не станут сидеть ночью дома.

Он надеялся на это, и надежда его оправдалась. Словом, всё вышло даже сверх ожидания хорошо. Они ушли.

Барон-Тропинин прислушался к их удаляющимся шагам и до него донёсся звук захлопнувшейся входной двери. Но он не удовлетворился этим. Он последовал за ушедшими, дошёл до этой входной двери, приотворил её, высунулся и в темноте ночи видел, как две тени перелезали через забор на огород.

Убедившись, что они ушли действительно, он вернулся в подвал.

Тут коньяк соблазнил его, и он с большим удовольствием выпил полстакана. Затем он подошёл к Корецкому, взял его за плечо и начал трясти.

Сначала его усилия не привели ни к чему. Голова Корецкого моталась из стороны в сторону, но он не подавал признаков жизни, даже глаз не открывал.

— Тьфу ты, пьяная мерзость какая! — рассердился барон и снова, ещё сильнее, стал трясти Корецкого.

Тот, наконец, во сне дёрнул плечом, вырвал его из