— Вот уж и впрямь диво... — кивнул одноглазый. — Чтобы ты, пес смердящий, да девку голую увидал...

Нервные смешки прошлись по пятерке бородачей, сгрудившихся вокруг слипшихся останков их товарищей.

Завидую. Я смеяться уже разучился. Рано или поздно, даже этот защитный механизм отказывает, оставляя психику абсолютно беззащитной.

Проигнорировав ошарашенный взгляд Гены и полные усталости глаза старика, красующегося наливающимися синяками, я перешагнул через тела авантюристов и приблизился к останкам.

Под отвратительными переплетениями плоти, в которой сложно опознать человеческие тела, проглядывалась бледная девичья кожа. Свернувшись в позе эмбриона, ночная фея едва заметно вздымала аккуратную грудь, намекая, что все еще жива.

— Та чего телится то? — пожал плечами дружинник, занося меч. — Пусть железа отведает, коли мясом сыта.

— Отставить.

— Чего?

— Отставить, сказал. Ты, ты,и ты — тела убрать, девку достать.

— Ты чего это, кукушонок? — недоверчиво хмыкнул одноглазый, но меч все же убрал. — У тебяж девиц — цельная изба! На кой тебе отродье колдовское?

— Пошути мне тут, блин... Че встали? Выполнять. И в темпе, в темпе! Очнется еще, пока вы тут лыбы давите... Вот уж точно будет вам девка. С косой.

В одном одноглазый прав — у меня не только девиц, у меня и кандалов полный салон. Глупо, конечно — оставлять неведомую тварь живой. Пусть и на время. Но у меня накопилось слишком много вопросов. К тому же я сильно задолжал рыжему, чтобы позволить этой кровососке помереть так просто.

Глава 22: По тройной программе

Три серебряные розы лязгнули о жестяную кормушку кассы, вырывая меня из залитого гнилью коллектора обратно в реальность. Нервно сглотнув, пухлая кассирша излишне низко поклонилась, едва не задев кошачьими ушками стальные прутья, разграничивающие помещение гильдейской казны:

— От л-л-лица гильдии авантюристов округа Г-г-грисби благодарю вас за...

— В жопу себе свои благодарности засунь. Вместе с Грисби.

Дурацкое заикание кассирши заставляло скрежетать зубами, отзываясь мерзким комком в горле. Замолкнув, хвостатая густо покраснела, тщетно пытаясь скрыть взмокшие глаза за опущенной челкой.

— Город впроголодь живет, а ты ни на грамм не похудела. Гормоны или кость тяжелая?

— Г-г-госпожа Эмбер заботится о своих слугах, с-с-сир...

— Ну кто бы сомневался...

Задрожавшие губы перепуганной кассирши вместо желаемого облегчения, лишь усилили холодный блеск драгоценного металла. Опять сорвался, блин...

Не найдя нужных слов, я сгреб монеты с кормушки и покинул казну.

Полупустой зал гильдии резко замолк, будто не решаясь затмевать едва ощутимое жжение холодных «роз» в кармане. Вороватые взгляды, полные страха, зависти и любопытства водили бритвой по коже, отзываясь очередной вспышкой бесконтрольного раздражения.

К счастью, и у официанток, и у редких авантюристов, хватило мозгов не приставать с новым потоком бессмысленных вопросов о позавчерашних событиях в канализации и той длинной процессии трупов, что оттуда вытаскивали северяне. Видимо, одного сломанного носа за сегодня оказалось достаточно.

Ноги сами привели меня к внутреннему двору и столбам, лишенных канатной ограды.

Вместо пота, пыли, и бахвальства тренировочная площадка встречала ледяным ветром и толстым слоем неубранного снега, похоронившим под собой песок. Только едва различимые следы от женских сапог, ведущие к лавке у стены, свидетельствовали, что двор еще не забыт.

Проковыляв к центру заснеженной арены, я извлек из кармана полученные монетки. Холодный металл обжигал подрагивающие пальцы, мотивируя побыстрее покончить с этим, но я не спешил, находя странное успокоение в подавляющей пустоте.

Три розы — по одной за каждый жетон. Собственно, поэтому крестьяне и называют авантюристов «розанами». Ровно та сумма, ради которой какой-нибудь дровосек не поленится занести жетон погибшего в гильдию, но ради которой он не станет рисковать и идти на воровство или убийство. Недельная зарплата для поденщика и блестящая безделушка для лордов.

Именно столько Эмбер и ее коллеги платят за уточнение своей драгоценной статистики.

Теребя монетки в холодных пальцах, я тщетно силился понять, как же так выходит. Почему из всех способов я всегда выбираю один и тот же? Этож сколько трупов наплодил, пытаясь завязать? Как алкоголик какой-то... Война кончилась — так какого хрена я все еще воюю? Шиза, идиотия, или профессиональная деформация, которую изредка поминал замполит? Замкнутый круг, блин.

Может это и правда колдовство? Может меня спаленная в костре ведьма прокляла?

Или даже не меня, а этот унылый пограничный городишко, имевший несчастье однажды пропустить через свои ворота пару измотанных наемников. Интересно, сколько жизней сберег бы тот петух, сумей он заклевать меня у реки? Избавить этот злосчастный мирок от случайной аномалии, возникшей неизвестно как и непонятно зачем?

Клешнерукий исполин в салоне вылупился из-за опрометчивости князя и утонувшего в крови и огне штурма Грисби. Тварь с озера появилась из-за предательства родителями собственного ребенка. А этот урод из канализации? Крысы? Голод? Яд? Или все вместе, включая щепотку одного контуженного психа в пиксельном кителе? Первый боялся воды, ибо пожары и мольбы о дожде. Второй немого согласия родителей, ибо детоубийство, а третий...

Уж не потому ли «микрофонщик» так реагировал на смерти? Сам убивал не поведя пустым глазом, но стоило кому-то другому присоединиться... Вот так вот. В прошлый раз этот мирок наградил меня титулом и наделом, а теперь и личным демоном. Растем над собой, блин. Ирония — бессердечная ты сука.

И самое хреновое, я даже не понимаю — как так выходит-то? Почему попытка спасения двух неизвестных девчонок, ворвавшихся в клоповник посреди ночи, привела к заколоченным магазинам, опустевшим домам и братской могиле, в которую превратился заброшенный карьер у леса?

— Хотел как лучше, получилось как всегда. — короткое подведение итогов помогло собраться с силами и выбросить монетки в глубокий снег.

Порывы ледяного ветра не шли ни в какое сравнение с болью в груди. Как от стиснутых ребер, так и от заикающегося недомерка, шлепнувшегося на арену. Такое чувство, что прошли не месяцы, а века. Будто взмокшие от пота шортики и искрящийся в лучах жаркого солнца жест привиделись мне в иной жизни.

— Привидений не бывает. — повторил я давние слова, будто они несли некий сакральный смысл.

Но нет. Нет никаких смыслов. Как нет ни правых, ни виноватых. Только живые и мертвые. И я уже не уверен, к какой категории принадлежу.

Шмыгнув носом и проглотив горький комок, я тщетно похлопал себя по изодранной стеганке и не найдя заветных сигарет, двинулся обратно, в дышащий жизнью