новых и новых пропагандистов дарвинизма, а с другой — реакционный лагерь идеологов самодержавия, в значительной мере представленных церковными деятелями. Церковная печать публиковала множество всякого рода сочинений, или направленных прямо против учения Дарвина, или пытающихся примирить эволюционную теорию с религиозным мировоззрением. Архиепископ Никанор, сетуя на то, что «иссякает страх божий», в одной из своих бесед с верующими запугивал их дарвинизмом, вопрошая: «А дарвинизм не обращает ли нас назад не только в древнее язычество, но и в предполагаемое первобытное скотство?» (Беседа., 1887, с. 638).

Среди богословов шли споры о мерах уступки естествознанию. Доктор богословия М. Н. Глубоковский был вынужден сдать позиции перед дарвиновской теорией происхождения человека, сознавая нелепость и безнадежность отрицания общепризнанных данных естествознания. Он выражал готовность примириться с ней. только без материализма. «Если Дарвин прав, если мы происходим от обезьян и т. д., то даже и с таким родством помириться можно. Вопрос о том, что такое наше тело — это пустяки. Происходим ли мы от прообезьяны или от протоплазмы — это не важно. Если происходим от обезьяны, это еще не особенная беда. Было, да прошло! Прошлого мы уже не в состоянии воротить, но будущее еще перед нами» (Глубоковский, 1899, с. 722–723). В сущности, с точки зрения и духа, и буквы христианского вероучения то, что писал этот теолог, представляет сплошную «ересь». Признать ненаучность Библии и уступить позицию дарвинизму в таком важном вопросе, как происхождение человека, церковный идеолог мог только ради того, чтобы ценой такой уступки удержать еще более важные позиции. Более важным было учение о жизни за гробом, вера в существование души и ее непосредственной связи с богом. Связь души с богом давала представителям бога на земле, служителям церкви, власть над верующими. Веру в бессмертие души церкви надо было сохранить любой ценой, а вместе с тем и религию как форму социального принуждения.

Выступая против материалистической психологии, деятели церкви очень заботились о единстве своих действий с представителями идеалистического направления в психологии и о личных контактах с ними. Большую настойчивость в этом отношении проявлял епископ Никанор (см.: Будилова, 1960, гл. 4–6.) Церковь всеми силами пыталась сохранить свое влияние в области психологии, контролировать ее, как это было в дореформенные годы.

Несмотря на все трудности становления психологической науки как экспериментальной дисциплины, одним из важнейших итогов развития психологии во второй половине XIX в. явилось введение в нее эксперимента. Идейная борьба вокруг психологических проблем и развитие экспериментальной психологии за рубежом и в русских психологических лабораториях привели к разладу среди психологов идеалистического направления, как и среди богословов. Одни — открытые сторонники политической реакции и религиозного мировоззрения — еще более сплачиваются с церковными деятелями, защищают религиозные устои, отвергают всякие посягательства детерминистического объяснения психических явлений, отвергают возможность экспериментальных психологических исследований и всякий союз с естествознанием. Другие — ищут способы сохранить господствующее положение и под видом союза с естествознанием укрепляют все те же устои идеализма, применяясь к создавшемуся положению. Они стремятся подчинить своему влиянию экспериментальное направление в психологии, чтобы ограничить его развитие и отстранить от него последователей Сеченова.

Забота у церкви оставалась прежняя — охранять «учение о душе». Но она ищет новые пути для укрепления религии. В обстановке нарастания революционного движения происходит мобилизация всех средств, которые могут служить удержанию старых порядков. Распространение марксизма знаменовало новый этап: революционной борьбы. Церковь, выполняя свою полицейскую службу, быстро уловила значение происходящих перемен. Ее идеологические руководители, наиболее умные и поворотливые, требовали смены методологических установок, теоретического перевооружения. На помощь была взята психология, которая подверглась необходимой обработке.

Марксизм выявил исходную зависимость сознания от общественного бытия. Психология использовалась церковными теоретиками для доказательства противоположной зависимости — социальных порядков от психологических свойств личности, а свойств личности от предопределенности их богом, от его «благодати».

Дело оборачивалось так, что богословы, отрицая материалистическую психологическую теорию, хотели в то же время использовать психологическую науку для того, чтобы дать с ее помощью обоснование религии, поднимая на щит проблему личности. Проблема личности в ее психологическом аспекте должна была, по замыслам богословов, послужить опровержению попыток материалистического объяснения цельности личности, ее активности, ее самосознания.

В идеологической борьбе при обострении политической обстановки, росте революционного рабочего движения церковь обращается к психологии личности, с тем чтобы представить психологические обоснования личности, нуждающейся в установленных обществом порядках. Человек связан в своих действиях высшей силой, общение с которой достигается через духовных пастырей, а приказания ее идут через помазанника божьего, царя-самодержца. Схема остается старой, но церковь ищет новые способы воздействия и управления верующими, готова применить психологические знания, новую науку, чтобы с ее помощью укреплять религиозную идеологию и свое положение в обществе.

Вопрос о способах воздействия на личность верующего, об изменении форм этого воздействия для усиления их эффективности, был поднят основателем и редактором богословского журнала «Вера и разум» Амвросием, считавшимся одним из лучших православных проповедников. Его книга «Живое слово» (Живое слово., 1892), подобно другим богословским книгам, написанным по требованиям практической деятельности церкви, отражала сложившуюся ситуацию исторической действительности. Амвросий обращал внимание духовенства на проповедническую деятельность, призывая идти к верующим с «живым и огненным словом», которое «должно идти по пятам распространения заблуждений», должно «топтать ногами, гасить все искры зла, угрожающие произвести гибельный пожар». Нетрудно понять, о каком гибельном пожаре шла речь, о каких заблуждениях. Революционный пожар виделся православной церкви и пугал ее, заставляя бросить старые формы пропаганды, «неудобные для потребностей минуты», и искать живые слова убеждения. «Слово» должно быть приноровлено к насущным потребностям развивающегося общества, писал Амвросий. Рецензенты хвалили книгу преосвященного за жизненность и практичность, за то, что она направляла проповедников «куда нужно», помогала учить верующих повиновению и удерживать «дух православия» в народных массах.

На рубеже двух столетий и в последующие годы, вплоть до Великой Октябрьской революции, ведущей проблемой, обсуждаемой идеологами православия, становятся психологические основы христианства. Профессор Казанской духовной академии В. И. Несмелов выпустил двухтомное сочинение «Наука о человеке» (Несмелов, 1898), ранее опубликованное в журнале «Православный собеседник». В подзаголовке первого тома стоит: «Опыт психологической истории и критики основных вопросов жизни». Своей задачей Несмелов ставил психологическое исследование природы веры. «Кто и как может решать вопросы жизни человека? — спрашивал автор и отвечал: Философия, конечно, религиозная, христианская философия». На то у нее, помимо всех прочих, есть основания психологические. Разбирая эти психологические основания религиозного сознания, автор выясняет психологию религиозного скептицизма и логику теоретического атеизма, подчеркивая научную недостаточность доказательств бытия бога. Суть психологического решения проблемы человека, уверял богослов, коренится в том, что идея бога — «необходимый результат психического самоопределения человеческой личности».