Шрифт:
Закладка:
Птицы начали клевать золотистую нить, которую уже спряла Мокошь, деля на длинные отрезки – темнее и светлее. Таргитай отчётливо услышал счастливый детский смех. Он сменился истошными криками, рёвом огня и лязгом клинков. Затем Доля и Недоля взмахнули крылами и пропали, будто их и вовсе не было.
***
Под далёкий крик петуха невр резко открыл глаза и вскочил с лавки, грохнувшись на пол. С лежанки на печи раздаётся громкий храп, там темнеет борода, голова с чёрными волосами. Степан лежит, разбросав руки. Глаза блаженно закрыты, в отличие от рта, из которого идёт громоподобный храп.
Обведя заспанными глазами избу, Таргитай увидел Ягу. Старуха на лавке неспешно прядёт сияющую золотистую пряжу.
Сладостная сонливость обрушилась, как перина: огромная, мягкая, тёплая. Укутала и вновь заставила закрыть глаза, унесла в волшебный мир, где люди живут счастливо, где царит добро и справедливость.
Там он снова вместе с Олегом и Мраком, странствует и складывает новые песни, пока волхв с оборотнем делают за него всю работу и уничтожают врагов.
Глава 3
Таргитай резко открыл глаза от того, что на лицо ляпнуло что-то горячее и жидкое. В ноздри ударил гадостный запах.
Невр вскочил и… обалдело огляделся – вокруг лес. Сверху нависает ярко-синее небо.
– Как мы сюда попали? – пробормотал он. – Мы ж заснули в избе…
– У Яги спроси, если увидишься с этой каргой снова, – хмуро посоветовал Степан. – Вышвырнула нас, как котят.
Услыхав совсем рядом звон ручья, Таргитай бросился в ту сторону смывать птичий помёт.
Когда вернулся, лицо блестело от капелек воды. Степан смотрит, посмеиваясь.
– К удаче, – заметил он, – если птица обгадит. Хе-хе.
– Удачу я люблю, – согласился Таргитай с готовностью, – но не такую дерьмовую…
Он в изумлении замер на полуслове. В сторонке, ближе к деревьям небольшой рощицы, бьёт копытом конь неземной красоты.
Чёрная с серым кожа напоминает грозовое небо. Густая грива – золотистая, как колосья пшеницы в яркий солнечный день. Вскинув голову, он фыркнул, а затем воздух огласило звонкое ржание.
Звук был настолько сладостным и прекрасным, что Таргитай ощутил, как по коже побежали мурашки.
Конь смотрит большими, тёплыми глазами. Затем отвернулся и принялся пощипывать листочки с берёзы. Мощные зубы пережёвывают листву вместе с ветками, они с тихим хрустом исчезают во рту.
– Что это за диво такое? – спросил певец. Поймав себя на том, что от удивления отвисла челюсть, он спешно подобрался. – Прекраснее коня в жизни не видал!
– Неужто не слыхал про Сивку-Бурку? – спросил Степан и поцокал языком. – Это ж волшебная кобылица! Во Яга расщедрилась! Я ж грешным делом хотел её зарубить… Бабку, а не коня.
– Ты уснул прямо на полу, – укорил Таргитай. – Как не совестно! Мы ж были в гостях у почтенной женщины. Да ты вроде и не пил ничего. А развезло так, словно два дня не вылезал из корчмы.
Тот виновато развёл руками.
– Слышал я всякое про Бабу-ягу, – сказал Степан, озадаченно почесав в затылке. – Она ж младенцев печёт на лопате, а от витязей у неё только косточки во дворе! Только что-то я не заметил ни одного черепа. Зато какого коня нам дала! Ух! В миг домчит, куда надобно!
Таргитай всё ещё не может отвести глаз от кобылицы. Всё в ней прекрасно: от гривы до бабок. Держится статно, взгляд гордый. Ветерок треплет роскошную золотистую гриву.
Ни седла, ни уздечки – видно, что не даст накинуть на себя узду или вонзить в бока шпоры.
Он снова огляделся. Рядом темнеет роща. Дальше, на виднокрае, на зеркале неспешно текущей реки блестит солнце. Дальше белеют снежными шапками горы. Стоят могучей плотной стеной.
– До чего же странно, – признался невр. – Последнее, что помню, это что уснул там, в избушке.
– А я вообще вытащил меч, чтобы бабку в капусту да мозги по стенам, – проворчал Степан, как бы извиняясь за тот порыв.
Он опустил ладонь к мечу на поясе. Таргитай машинально вскинул руку, проверить, на месте ли его оружие, но пальцы тут же наткнулись на рукоять секиры.
Сивка-Бурка призывно заржала. От мощного удара копытом из земли полетели крупные чёрные комья. В небе прогремело, но где-то далеко, словно в самом вирии с грохотом обрушилась ветка Прадуба, а сюда долетело эхо.
Кобылица тряхнула гривой, призывая скорее в дорогу.
– Послушай! – сказал дударь с надеждой. – А может, Яга дала нам и волшебный клубок? Не припомнишь? Ну, который дорогу показывает! Мне дед про такое рассказывал в детстве! Волшебный конь, вернее, кобыла, у нас есть. А с клубком так вообще не придётся искать дорогу!
Степан глянул осуждающе.
– Ну ты и лентяй, Тарх. Тебе бы ещё печь самоходную. Чтоб зад от лежанки не отрывать! А чтоб вареники сами в рот летели, не хочешь?
Таргитай посмотрел заинтересованно.
– А что, и такое бывает?
Степан плюнул. Махнув с досады рукой, подошёл к Сивке-Бурке. Лучи солнца играют на железных бляхах, нашитых на кожаный панцирь бывшего разбойника. Такие защитят от попадания стрелы, не позволят клинку войти в плоть, как горячий нож в масло.
Кобылица посмотрела без страха. Таргитаю показалось, в её взгляде промелькнуло нетерпение. Она вновь призывно ударила копытом. В безоблачном небе раздалось эхо далёкого грома.
Невр посмотрел на животное с благоговением и любовью. Разве может быть что-то или кто-то лучше, чем конь? Тем более настолько красивый и… могучий, что даже в копытах скрывается громовая мощь!
– Хватит глазеть, залезай! – поторопил равнодушный к чудесам Степан. – Нас двоих должна удержать. Добрались же как-то до этого места, хоть мы оба ни хрена про это не помним.
***
От дикой скачки у Таргитая свистит в ушах. Холодный ветер бьёт в лицо, перед глазами слепящим золотом развевается грива Сивки-Бурки. Длинные конские волосы щекочут, попадают в ноздри, лезут в глаза.
Невр изо всех сил вцепился в конскую шею, плотную и крепкую, всю из тугих мышц. Держится осторожно, чтоб не задушить дивного коня, который несётся быстрее молнии. Колени сдавили могучие конские бока, где под кожей чувствуются крепкие, твёрдые, точно из камня, мышцы.
Степан сидит сзади, на самом крестце, держится за Таргитая, пальцы буквально впились в трепыхающуюся на ветру волчовку. Голову прячет за широкой спиной дударя, так что ветер не дует в лицо, тогда как Тарх, если случайно приоткроет рот, ветер тут же едва не выворачивает ему челюсть, а щёки раздуваются, как у хомяка.
Кобылица мчится, не касаясь земли. Трава
