Голос его казался необъятным, мягким, а из пасти пахнуло запахом кузницы.

Он снова назвал имя Геда, потом еще раз. После третьего раза Гед открыл глаза. Спустя некоторое время он пытался сесть, но не смог. Аррен, опустившись на колени, поддержал его. Тогда Гед заговорил.

— Калессин, — сказал он, — серванессаи’н ар Рок?

У него не хватило силы произнести что-то еще, и он уронил голову на плечо Аррену, закрыв глаза.

Дракон не ответил. Он припал к земле, как и прежде, и неподвижно застыл. Опять надвинулся туман, затмевая солнечный свет, по мере того как сползал вниз, к морю.

Аррен оделся и завернул Геда в его плащ. Прилив, который успел давно уже смениться отливом, пришел снова, и он решил перенести своего спутника повыше, туда, где земля была сухой, в укромное место между дюнами. Он чувствовал, что силы его восстановились и такое дело ему по плечу.

Но, как только Аррен склонился, чтобы поднять Геда, дракон вдруг вытянул к нему огромную чешуйчатую ногу и едва не коснулся его. На этой лапе было четыре когтя, со шпорой позади, как на ноге у курицы, только шпора была стальная и длинная, словно лезвие косы.

— Собриост, — прошелестел дракон, подобно январскому ветру в замерзших камышах.

— Пощади моего господина, — сказал Аррен. — Чтобы спасти всех нас, он истратил всю силу, а может, и жизнь. Пощади его!

Аррен говорил яростно и повелительно. Он успел повидать столько ужасов и столько раз боялся, что его мутило от собственного страха, с которым он больше не желал мириться. Он был разгневан на дракона из-за его чудовищной, звериной силы, размеров, того несправедливого преимущества, которым наделила этих тварей природа. Он видел смерть, он пробовал смерть на вкус, и теперь никакая угроза не имела над ним власти.

Старый дракон Калессин глянул на него одним длинным, ужасным золотым глазом. Из глубины глаза смотрела старость, превышавшая любой мыслимый возраст, а в самой бездне его таилось утро мира, которое видело это существо. И хотя Аррен не смотрел на драконий глаз, он чувствовал, что дракон глядит на него с глубокой, затаенной и мягкой веселостью.

— Арв собриост, — сказал дракон, и его покрытые ржавчиной ноздри расширились так, что в глубине их заблестел притушенный огонь.

Аррен стоял, по-прежнему держа Геда под мышки, как и в тот момент, когда дракон остановил его. И вот он почувствовал, как голова Геда чуть повернулась, и услышал его голос:

— Он говорит — «полезай сюда».

На какое-то время Аррен застыл на месте. Слова мага показались бессмыслицей. Но дракон протянул огромную когтистую лапу, поставив ее так, что образовалось нечто вроде ступеньки, предложенной им; а выше был сгиб плечевого сустава, еще выше — выступающее плечо. Точь-в-точь лестница в четыре ступеньки. А на спине дракона, перед крыльями и первым огромным железным шипом спинного гребня, во впадине у основания шеи было место, где мог сесть верхом человек, а то и два человека. Если уж они, потеряв всякую надежду, обезумели, то ничего не оставалось, как принять эту нелепицу всерьез.

— Садитесь верхом! — сказал Калессин на Языке Творения.

Тогда Аррен встал и помог подняться своему спутнику. Гед уже держал голову прямо, и с помощью Аррена он взобрался наверх по этим странным ступенькам. Оба устроились верхом на покрытой броневыми чешуями впадине у основания драконьей шеи. Аррен сел сзади, готовый, если понадобится, поддержать Геда. Оба сразу почувствовали, как в них начало вливаться тепло — благодарный жар, сходный с солнечным теплом, который излучала драконья кожа: под этим железным панцирем клокотал огонь жизни.

Аррен заметил, что они забыли тисовый жезл мага, который остался наполовину зарытым в песке; море уже подбиралось к нему и могло вот-вот подхватить и унести жезл. Он собрался соскочить вниз, чтобы взять жезл, но Гед остановил его:

— Оставь его. Я растратил всю волшебную силу у того сухого истока, Лебаннен. Отныне я больше не маг.

Калессин повернул голову и искоса глянул на него, и в глазах его стоял древний смех. В нашей истории не говорится, кем был Калессин — самкой или самцом. Осталось неизвестным и то, что он подумал в тот миг. Его крылья медленно расправились и поднялись. Они были не золотые, как у Орма Эмбара, но красные; темно-красные, как ржавчина или кровь, или как малиновый шелк с Лорбанери. Осторожно поднял дракон крылья, опасаясь задеть и сбросить своих крошечных седоков. Осторожно подобрал он для прыжка вверх свои огромные ноги — и прыгнул ввысь, как кот; крылья его ударили вниз и сразу метнули его тело выше тумана, который несло ветром на Селидор.

Взмахивая этими малиновыми крыльями в вечернем небе, Калессин сделал над островом огромный круг и полетел над Открытым Морем на восток.

В разгаре лета на острове Улли увидели огромного дракона, который летел низко над водой; позже его заметили на Узидеро, а потом севернее Онтуэго. Хотя люди Западного Простора боялись драконов, зная их слишком хорошо, однако, после того как этот пролетел по небу и поселяне выбежали из мест, куда попрятались при его появлении, те, кто его видел, начали обсуждать событие.

— Выходит, драконы не все перемерли, как мы считали, — сказал один.

— Тогда, может быть, и волшебники тоже не все перевелись, — сказал другой.

— Что ни говорите, — подхватил третий, — хотя он и страшен, но сколько же красоты и величия в его полете!

— До чего же огромен, — сказал четвертый. — Наверно, это один из самых старых и матерых.

Где Калессин опускался на землю — если вообще опускался, — никто не знает. На маленьких далеких островах много лесов и диких холмов, куда мало кто из людей осмеливался заглядывать и где приземление дракона могло остаться совершенно незамеченным.

Но на Девяноста Островах его появление сопровождалось дикими воплями и беспорядками. Люди бешено гребли на лодках, сновавших между крохотными островками, и кричали:

— Прячьтесь! Прячьтесь поскорее!

— Пендорский дракон нарушил слово!

— Верховный Маг сгинул, и теперь дракон сожрет нас всех!

Не приземляясь и даже не глядя вниз, огромный железно-черный змей летел над маленькими островками, селениями и фермами, не соизволив даже изрыгнуть разок огонь на всю эту мелкоту. Так он пролетел над Геатом, Сердом, пересек проливы, ведущие во Внутреннее Море, и оказался в пределах видимости Рока.

Ни разу в памяти людей — и