– Тебе жаль, идиот? Я тебе обеспечу повод действительно пожалеть, если ты не дашь мне удовлетворительного объяснения!

– Я не понимаю! – зашипел Арган на грани срыва. – Я ему наговорил такого, что он просто должен был вцепиться мне в горло! У этого человека стальные нервы, если он сумел не реагировать на подобные оскорбления, да еще публичные!

– Или же твоя провокация была слишком примитивна, чтобы он слетел с катушек!

– Нет, сеньор, поверьте, кто угодно поддался бы гневу. Даже его друг, рыжий детина, не сдержался. И я уж было подумал, что с ним придется пустить в дело мой клинок, если бы другой парень не приказал ему сесть на место!

– Ты не только завалил поручение и не сумел заставить этого самодовольного ублюдка напасть на тебя, но еще и признаешься, что едва не зарезал солдата при всем честном народе! Ты что, рехнулся?

Раздавшийся из ниоткуда голос прервал их разговор:

– Если он нападет на кого-то из моих друзей, ему и правда придется побеспокоиться за свою шкуру.

Роберт и Арган резко обернулись, словно рядом с ними прогремел выстрел. Танкред вышел из тени под лестницей, где скрывался, и двинулся вперед. Вне себя от ярости, что не справился с заданием, да вдобавок, вздрогнув от неожиданности, еще и проявил секундную слабость, Арган сжал кулаки и прорычал:

– Ах ты, говнюк, сейчас покажу, как ты меня напугал!

Он сделал шаг к невозмутимо разглядывавшему его Танкреду, но Роберт удержал его за руку.

– Арган, – ледяным тоном произнес он, – ты ведь не собираешься давать этому человеку основания для законной самообороны?

Злобный прихвостень замер на месте, словно пес на предельно натянутом поводке, но продолжал с искаженным яростью лицом сверлить Танкреда взглядом. А тот, не обращая на него никакого внимания, дерзко и внимательно рассматривал его хозяина.

– И что же делает простой пехотный лейтенантишка у входа, предназначенного для аристократов? – выплюнул Роберт де Монтгомери, тоже раздраженный тем, что в первую секунду вздрогнул.

– Должен напомнить вам, господин герцог, что мое положение легко обеспечило бы мне доступ сюда. И тем не менее я никогда не пользуюсь столь показными привилегиями.

Грязный молокосос позволяет себе неслыханную наглость! Роберт, совершенно непривычный к отпору, на мгновение замер от удивления, но тут же ответил презрительным смешком. Если этот жалкий червяк думает, что сумеет помериться с ним силами всего лишь потому, что одолел его наемника, то милости просим, мало ему не покажется, Роберт доставит себе такое удовольствие.

– Что ж, племянник князя Тарентского, ваше вмешательство в частную беседу имело иную причину, кроме привычного вам хамского поведения?

– Чего вы от меня хотите, Роберт де Монтгомери?

– Абсолютно ничего, сопливый девственник. Что человек моего ранга может хотеть от деревенщины вроде тебя? Я и о самом твоем существовании едва помню.

– Не стоит считать меня деревенским дурачком! Я только что слышал, как вы вместе с вашим головорезом замышляли против меня какой-то заговор! Не знаю, почему вы на меня ополчились, но с вашей стороны было бы ошибкой думать, что я стану легкой добычей. Ваше положение не будет защищать вас вечно!

Сработало, подумал Роберт с удовлетворением, и времени мне потребовалось меньше, чем Аргану. Интересно, что его больше разъярило – «девственник» или «деревенщина»? Теперь оставалось только вогнать гвоздь поглубже.

– С какой стати мне ополчаться на такое ничтожество, как ты? Думаешь, если ты отличился в бою, то стоишь дороже грязи, из которой выполз? Твои родители живут как собаки, в нищем имении, их драгоценный сынок, на которого они возлагали все надежды, не дослужился в армии выше простого лейтенанта, а их дочь бесплодна, так что ни один мужчина, достойный этого имени, ее не желает!

Танкред ничего не ответил. Сжав кулаки и стиснув зубы, он не отрываясь смотрел в глаза герцога Нормандского. Было очевидно, что ему пришлось собрать в кулак все свое самообладание, чтобы совладать с бурлящим внутри гневом. Роберт всегда умел ударить по самому больному – таков был его врожденный талант.

– А теперь слушай меня хорошенько, – продолжил герцог, нагло уставив на Танкреда палец. – Если еще когда-нибудь ты посмеешь приблизиться ко мне в обход протокола, я буду рассматривать это как нападение и мой телохранитель с полным правом прибегнет к силе. Даже такому солдафону, как ты, это должно быть понятно, а?

Кулаки Танкреда по-прежнему подрагивали от напряжения. Казалось, еще никогда он не был так близок к тому, чтобы броситься на Роберта. Оставаясь чуть в стороне, Арган держал руку на рукояти ионизированного клинка, спрятанного под кителем, полный решимости продырявить шкуру этого человека при малейшем угрожающем жесте в сторону хозяина.

Роберт изобразил самую оскорбительную из улыбок:

– И долго ты собираешься торчать здесь сложа руки? Если тебе больше нечего сказать, можешь убираться в свою казарму, солдат.

Тогда, все так же молча, Танкред Тарентский бросил на него последний испепеляющий взгляд и ушел.

Наслаждаясь тем, что размазал противника, Роберт все же почувствовал в желудке небольшой спазм. Угроза, написанная на лице жертвы в тот момент, когда тот покидал поле схватки, произвела на него большее впечатление, чем он думал. В какой-то момент он испугался, что перегнул палку, но потом спохватился. Чего ему было опасаться от такого ничтожества?

* * *

Настенные часы общей каюты 48–57 показывали пятый час утра, когда Энгельберт проснулся.

Ему было очень жарко, и в горле пересохло; снова заснуть не удастся, если он не освежится. Он неохотно откинул в сторону простыню и отправился в туалет. Долго пил из сложенных ковшиком ладоней, потом смочил водой затылок. Возвращаясь к койке, он заметил, что занавеска ячейки Танкреда приоткрыта. Охваченный внезапным предчувствием, Энгельберт отдернул ткань до конца. Ячейка была пуста.

Он неодобрительно нахмурился.

* * *

Когда Танкред обнаружил тайный коридор, уровень адреналина у него в крови резко подскочил. Это было узкое пространство, зажатое между двумя сборными перегородками, внутри которых шли технические коммуникации. Не больше пятидесяти сантиметров шириной и без всякого источника света.

Сорок минут назад он незаметно выскользнул из каюты, чтобы посетить четвертый склад центральных прачечных. В три часа ночи переходы судна были пусты и безмолвны, по дороге он никого не встретил. Оказавшись на месте, он пересек яркие многоцветные ленты полицейских ограждений, запрещающих доступ к месту происшествия, и ему даже не пришлось прятаться.

Проникнув на склад, он зажег фонарь и приступил к обыску, ради которого и явился, ища малейшую, пусть самую незаметную улику, тщательно обследуя каждый уголок, где что-то могло ускользнуть от внимания команды дознавателей.