Услышав об этом, Олег взмолился:

— Ради бога не надо! Я пошутил! У меня печень болит, сердце и прочая требуха.

Бесшумно отхлебывая чай из блюдечка, Олег Павлович поведал о житье-бытье, горько сетуя на свою судьбу. До научной работы руки не доходят: слишком командировок много — то на съезд, то на конференцию, то на симпозиум, то на консультацию, то на защиту диссертации.

Вот и в Ашхабад он приехал как оппонент, чтобы выступить на защите одной диссертации. Потом — домой, в Ташкент, а там, глядишь, еще куда-нибудь… Так и жизнь проходит. Да что там «проходит»… Прошла уже!..

— Теперь и на природе — и то не помню, когда был. Забыл уже, как пахнут травы, лес, вода, цветы, — печально говорил Олег.

Мы помолчали. «Да… жаль Олега: не жизнь у него, а каторга, — подумал я. — Лишиться возможности бывать на природе такому, как Лобанов, — это ли не наказанье?»

— И когда я сказал: «чай не наше казацкое питье», я почему-то подумал совсем о другом, — снова повеселев, заговорил Олег. — «Эх, Ваня, — хотелось сказать, — дорогой ты мой друг! Хорошо бы вспомнить молодые годы, выехать куда-нибудь на рыбалку, на свежий воздух, да похлебать наваристой ушицы!»

Олег обнял меня за плечи и ласково посмотрел в глаза.

— Послушай, а ты подаешь прекрасную мысль, — воскликнул я. — Тебе когда на защиту?

— В понедельник утром. А что?

— Вот и чудесно! Завтра ведь только пятница. Значит, завтра под вечер мы и сможем махнуть на рыбалку.

Лобанов с радостью принял мое предложение. Но я по опыту знаю: лучше ехать не вдвоем, а втроем или даже вчетвером. Так веселее, будет о чем поговорить, вспомнить и даже поспорить. Поэтому в поездку с нами я пригласил еще одного человека — давнего моего товарища, доктора наук, орнитолога Ораза Сопиева. Вечный непоседа, он каким-то только ему доступным образом умудряется часто выезжать в экспедиции — то в одиночку, то со студентами или же с каким-нибудь ученым из Москвы, Ленинграда — и в то же время руководить кафедрой, читать лекции. Из каждой своей поездки Сопиев, как правило, привозит не столько добытой дичи, сколько свежих и любопытных наблюдений.

С ним никогда не бывает скучно. О том, что я пригласил на рыбалку Ораза, я сообщил Лобанову.

— Сопиев? Доктор наук? Орнитолог? Прости, но о таком я не слыхал.

— А он говорит, что знает тебя.

— Постой-ка, Ваня, постой, — сузив глаза и приложив указательный палец к губам, молвил Олег Павлович. — Я действительно знал одного Сопиева, он был моим студентом, когда я работал в Ашхабаде. Смекалистый был паренек… Неужели это он? И уже доктор, говоришь? Что-то уж слишком быстро…

На следующий день у подъезда моего дома остановился новенький «Москвич», за рулем которого сидел средних лет туркмен. Он вышел из машины и, хлопнув дверцей, направился к нам. Подошел, пожал нам руки. Олег Павлович так и впился в него глазами…

— Вспомнил, — произнес, наконец, Лобанов. — Узнаю. Изменился, правда, но к лучшему.

Сопиев смутился — не ожидал он такого напористого восторга от бывшего доцента, хотя говорил Лобанов искренне, не сгущая красок.

Сопиев и в самом деле был красив. Он был похож на высокого индийца, или скорее, на араба: черные с искрой глаза, ровная смуглость худощавого лица, мужественный, с горбинкой нос. Если бы не ранняя седина, Сопиеву можно было бы дать лет тридцать. Но ему было гораздо больше.

— А вы почти не изменились, — скромно ответил Сопиев. — Разве чуточку располнели.

— Да. Это есть. К старости это, мой друг. К старости, — скороговоркой, смущенно произнес Лобанов.

Мы погрузили в «Москвич» спальные мешки, удочки, ведро, кастрюлю, дрова и, выехав за город, взяли курс на восток. Сразу же за огромным фруктовым садом пригородного колхоза по обеим сторонам шоссе легла пустыня. Справа над нею вздымались синие вершины Копетдага. Над ними, меняя очертания, белело облако. Оно тоже, казалось, неслось вперед, не желая отстать от нашей машины.

Слева на песчаном холме промелькнули растрепанные кусты саксаула, белый станционный поселок, сверкнула линия железной дороги. Доехав до переезда, мы свернули на шоссе, ведущее к Каракумскому каналу, которое оборвалось чуть ли не на самом его берегу. Но мы, проехав немного на восток вдоль канала, остановились в нескольких метрах от воды.

Для рыбалки и отдыха места тут, на мой взгляд, идеальные! Широкая полоса золотого пляжа, ровный берег, плавно спускающийся к воде и с нашей стороны лишь в одном месте слегка заросший камышом. Эту камышовую заросль я сразу облюбовал для себя.

На противоположном берегу камыша было больше. Подступив вплотную к воде, он клонился над ней густой зеленой гривой. Позади этой гривы стояла строгая шеренга канадских тополей, шумевших своей листвой даже в безветрии.

Встреча с каналом волнует.

Орнитолог Ораз Сопиев, стоя на одном месте, то отворачивался от канала и смотрел на юг, на обширную низину, густо заросшую колючкой и бурьяном, то поворачивался на север и устремлял свой взгляд на зеленые кукурузные поля, росшие за каналом. Он внимательно вглядывался в окружающую местность, стараясь «ощупать» ее взглядом, понять, какие птицы поселились тут с той поры, как пришла амударьинская вода. Олег Павлович сел на землю и стал разуваться.

— По такому песочку, братцы, — сказал он, снимая туфли, — по такому песочку грешно ходить обутым. Знаете, о таком пляже, я вам скажу, мечтают короли, принцы и принцессы. Такой он, братцы, девственный и чистый, этот песок!

Разувшись и раздевшись до трусов, Лобанов принялся разбирать рыбацкие снасти.

А я, спустившись к воде, решил осмотреть канал. Солнце, отраженное в нем, ударило по глазам. Я прикрыл ладонью глаза и молча уставился на пролетающий мимо поток. Вот так же, но только в далекой стране, и очень давно, глядел, наверно, на быструю воду древний мудрец, бросивший векам знаменитую фразу о том, что нельзя ступить в один и тот же поток дважды. И это верно также, как нельзя вернуть вчерашний день.

Канал будоражил своим величием. Ведь я стоял чуть ли не на тысячном километре созданной человеком реки.

Неизвестно, сколько бы я размышлял, стоя на берегу, как вдруг до меня донесся голос Ораза:

— Эй, взгляните-ка! Что это там?

Мы подошли с Олегом к Оразу. Он указал рукой на длинный бархан, наметенный вдоль канала. Шагах в десяти от нас бархан круто обрывался. Не сразу мы поняли, чем привлек он внимание Ораза. Но вот, приглядевшись как следует, я увидел, что по острой извилистой