— Слушания в Сенате начинались в полдень. Утром я поехал в резиденцию президента. Обычный день. Встречи, совещания, работа с документами. Президентский кортеж должен был отправиться в Сенат в начале первого. Самуэль намеревался выступить в самом конце, он часто так делал, появлялся в последний момент, вставал у трибуны, говорил, что намеревался, как будто подводя черту и уезжал. Этим он ставил жирную точку в дискуссиях и спорах. Впрочем, споров уже и так давно не было. Сенаторы говорили только то, что по их мнению, совпадает с мыслями президента. Порой меня выводила из себя эта пустая болтовня. Все понимали, что альтернативных мнений быть уже не может и всё равно «играли» в демократию. В тот день его присутствие на этом сборище было лишь демонстрацией авторитета. В основном для телекамер и чиновников союзных колоний, прибывших просить нас о помощи. Хороший повод лишний раз показать по Сети идейного лидера Сопротивления. Народ любит подобные моменты. Они дают массам чувство спокойствия и уверенность в завтрашнем дне. Пропаганда — старый, но всё ещё действенный инструмент любого правительства начиная с тех времён, когда люди только изобрели письменность и додумались искажать факты или откровенно лгать в угоду собственным целям. Мне это не нравилось.

С самого утра я только и делал, что смотрел на часы. Не знаю, как там должен вести себя настоящий заговорщик, но уверен, что точно не так. Мне постоянно казалось, что окружающие способны прочесть мои мысли, стоит мне лишь подумать о нашем плане. Мерещились косые взгляды и ухмылки, злые, полные понимания и мрачного удовлетворения. «Вот-вот тебя арестуют… мы всё знаем… ОН всё знает… осталось недолго…» — говорили они. Конечно, это мне только, казалось, от страха. Хвала всем богам, я ни разу не видел Самуэля в то утро. Не знаю, как бы я вёл себя в его присутствии…

Без четверти двенадцать мы выехали. Четыре автомобиля, в одном Рангози с водителем и начальником своей охраны, в другом я, мой помощник и ещё парочка крепких парней из личной «гвардии» президента. Впереди и сзади машины сопровождения, набитые такими же типами, угрюмыми и неразговорчивыми. Многих я знал долгие годы, но слышал от них максимум несколько фраз, впрочем их задача заключалась в другом — обеспечивать безопасность своего шефа, на это они более чем годились. Профессионалы.

— Как вы намеревались арестовать его?

— По пути к зданию Сената. Ровно в двенадцать часов полковник Хофманн и его люди начали занимать стратегические объекты столицы. Резервная армия Коха получила приказ блокировать выезды из города и не выпускать никого, вне зависимости от должности или звания. Вильям Ланге в это время начал свою речь перед сенаторами, в ту минуту, как только он вышел к трибуне, солдаты взяли под контроль здание столичного отдела пропаганды и связи, мы хотели, чтобы его выступление увидели все. Важно было транслировать его речь на всю Сеть. Чтобы каждый в реальном времени узнал страшную правду.

Поочерёдно глядя то в окно автомобиля, то на часы, я ждал, когда мы увидим перед собой военные грузовики и солдат генерала Коха, блокирующих улицу. Охрана президента, при всём своём профессионализме и опыте не сможет противостоять многочисленному и лучше вооружённому противнику. Улицу перегородят. Заставят сложить оружие. Президент будет арестован, и мы отвезём его в казармы столичного гарнизона, откуда уже переправим на корабль, который взлетит, пока стоит неразбериха и хаос.

Так должно было быть. И всё это началось. Только не доезжая пары кварталов до того места, где нас ждали люди Коха, наши автомобили свернули на боковую улицу, и мы поехали не к зданию Сената. Я ещё не до конца понял, что произошло, но увидев полные отчаяния глаза Рона Бекера, подумал о провале. Сразу же мелькнула мысль о том, против кого мы пошли. Кого хотели переиграть… Машины остановились, один из охранников открыл снаружи дверь и приказал, это действительно походило на приказ, пересесть в президентский автомобиль. «Так хочет господин президент» — сказал он. Я подчинился. Дыхание перехватило, как у провинившегося подростка, чьи родители вернулись со школьного собрания, где им рассказали об «успехах» их ребёнка. Мне открыли дверь, и я сел в машину. Тут же кортеж продолжил движение.

Некоторое время Самуэль молчал, глядя на проносившиеся мимо дома. Мы петляли, и как я заметил, двигались к окраинам города. Я тоже молчал, размышляя, что сейчас происходит с Лангом, Кохом, Хофманом, со всеми теми, кто пошёл за нами… с Бекером, оставшимся в одиночестве… Думал о последствиях и о том, как Самуэль узнал о нашем мятеже.

После многие спрашивали меня подробности того разговора с Самуэлем. Им почему-то это кажется важным, знать какие звучали слова. Я всем говорю, что не помню. Это касается только его и меня. Пусть думают что хотят. Им не понять. Не уверен, что могу рассказать об этом и вам. Уж простите меня. Это личное. Ваша книга увидит свет и её прочтут, а я не хочу давать повода для лишних воспоминаний и разговоров о том дне. Пусть это будет моя маленькая прихоть. Секрет, что останется со мной до конца…

Мы говорили долго. Спокойно. Как не общались уже давно. Словно помолодели на двадцать пять лет и сидим не в машине, остановившейся в каком-то подземном гараже, под одним из правительственных зданий, а на крыше нашего общежития в Праге, на Земле, вечером после занятий. Только в конце разговора, он обмолвился о том, что перечеркнуло все эти воспоминания и годы дружбы… Всем, в том числе и вам хочется узнать, был ли Самуэль Рангози безумцем или обстоятельства могут его оправдать. Не рассказал ли он мне тогда, что понял, как ошибался. Вероятно, раскаялся. Смягчился. Признался в чём-то совершенно фантастическом… В том, что даст нам всем возможность понять его…

Наш разговор мог закончиться по-другому, уверен, что он надеялся на это…

Что вам сказать? У меня не было с собой оружия. Только маячок, маленькая штучка, вшитая в рукав пиджака, такие вещи были у каждого из нас, заговорщиков. Самуэль тоже никогда не носил оружия, я даже не знаю, умел ли он обращаться с пистолетом, вдруг появившимся в его руке… Он не угрожал им мне. Просто достал из-под сидения и положил, между нами. Зачем? Пусть это останется тайной. Можете так об этом и написать, если хотите…Или написать, что я сказал «не знаю». Мне без разницы…

Так вот. Когда всё закончилось, когда дверь машины распахнулась, и я увидел полковника Хофмана,