виде раздачи зерна, освобождения от платы за жилье, ежегодной пенсии или денежного пособия[658], а также они будут щедро вознаграждены за хорошую службу в прошлом; если же они еще в состоянии трудиться, то их принудят работать[659]. «Ибо я не вижу основания (как сказано у него), в силу которого эпикуреец или праздный тунеядец, обжирающийся богач или ростовщик должны жить, не ведая забот, бездельничая, пользуясь почетом, вкушая всевозможные удовольствия и притесняя других, в то время как нищему труженику, кузнецу, плотнику, землепашцу, который проводит весь свой век, подобно ослу, переносящему тяжести, в неустанном труде для блага общества, и без кого мы не можем существовать, не останется на склоне лет ничего другого, как побираться или умирать от голода и вести жалкое существование, которое хуже удела ломовой лошади!»[660] Коль скоро люди всякого звания будут принуждены исполнять свои обязанности, то никому не придется надрывать свои силы, и у каждого будет свое установленное время для отдыха и развлечений indulgere genio{580} [соответственно своим склонностям], праздников и веселых сборищ, так что даже самый бедный мастеровой и самый последний слуга сумеет раз в неделю петь и танцевать (хотя и не все одновременно) или делать все, что ему заблагорассудится[661]{581}, как во время Saccarum festum[662] [Священных праздников] у персов или сатурналий в Риме{582}, точно так же, как их хозяин. А уж если кто-нибудь совсем напьется, то в последующие двенадцать месяцев ему будет запрещено пить вино и крепкие напитки[663]. Банкрот будет catamidiatus in Amphitheatro [подвергнут осмеянию и порке в амфитеатре][664]{583}, предан публичному бесчестью, а тот, кто не в состоянии погасить свои долги, если он разорился из-за мотовства или небрежения своим делом, будет посажен в тюрьму на двенадцать месяцев, и если в течение этого срока не сумеет возвратить долги своим кредиторам, то будет повешен[665]. Ограбивший церковь будет лишен обеих рук[666]{584}, а лжесвидетель или повинный в клятвопреступлении — языка, разве только если искупит его своей головой. Убийство и прелюбодеяние[667] будут караться смертью, но не воровство, за исключением особо тяжкого преступления в этом роде или если это дело рук закоренелого преступника[668]{585}, в противном случае совершившие его будут приговариваться к галерам, рудникам или будут отданы пострадавшему в пожизненное рабство. Любое наследственное рабство мне ненавистно, равно как и duram Persarum legem [жестокие законы персов], как отзывается о них Бриссон[669], или те, о которых пишет Аммиан{586}: impendio formidatas et abominandas leges, per quas ob noxam unius omnis propinquitas perit[670], несправедлив закон, по которому за преступление отца должны страдать жена и дети, друзья и свойственники.

Ни один мужчина не будет вступать в брак до 25 лет[671] и ни одна женщина до 20 nisi aliter dispensatum fuerit[672]{587} [без особого на то разрешения]. После смерти одного из супругов другой не может вступить в брак вторично до истечения шести месяцев[673], и, поскольку многие семьи, истратившись и разорившись на приданое, принуждены жить очень скудно, они вовсе не будут обязаны вновь давать приданое[674], разве что крайне незначительное, притом его размеры будут определять инспекторы: если невеста уродлива, тогда размеры приданого должно быть большими, если же хороша собой — тогда можно обойтись и вовсе без оного или удовольствоваться самым небольшим; во всяком случае оно не должно превышать те размеры, которые названные мной инспекторы сочтут необходимыми[675]. Так что по достижении указанного возраста ни бедность, ни что-либо иное не станет помехой для вступления в брак; более того, людей будут у меня скорее побуждать к браку, нежели удерживать от этого шага[676]{588}, за исключением тех, кто лишен какой-нибудь конечности, кто тяжко обезображен[677], немощен или поражен какой-либо ужасной наследственной телесной или душевной болезнью; в таких случаях мужчины и женщины не будут вступать в брак под страхом тяжкого наказания или штрафа[678]{589}; для удовлетворения таких людей будут использованы другие способы[679]. Если же количество населения станет чрезмерным, их участь будет облегчена переселением в колонии[680].

Никому ни в одном из городов не будет дозволено иметь при себе оружие[681]. Люди будут носить одну и ту же одежду, притом соответствующую их роду занятий; по ней они как раз и будут различаться{590}. Будет положен конец luxus funerum [пышным погребальным церемониям][682]{591}; расходы по этому, как, впрочем, и по другим поводам, станут более умеренными. Я не позволю заниматься маклерством, выдачей денег под залог и ростовщичеством, но все же поскольку hic cum hominibus non cum diis agitur, мы имеем здесь, на земле, дело не с богами, а с людьми, то в силу человеческого жестокосердия я все же допущу в каком-то виде лихву[683]. Будь мы существами добропорядочными, то, признаюсь, si probi essemus, ни в коем случае не должны были бы к этому прибегать, однако при существующем положении вещей нам неизбежно приходится с этим мириться. Как бы ни возражало против этого большинство церковнослужителей (Dicimus inficias, sed vox ea sola reperta est [Губами мы говорим «нет», но это не более чем слово]), политикам приходится смотреть на это сквозь пальцы. И все же некоторые видные теологи, такие, как Кальвин{592}, Бюкер{593}, Занчи{594}, Мартир{595}, относятся к этому одобрительно. Так вот, поскольку это дозволялось столь многими выдающимися юристами, декретами императоров, княжескими статутами, церковными властями и пр., я тоже это разрешу. Однако ни в коем случае не любому частному лицу или каждому желающему, а только сиротам, девицам, вдовам или тем, кто по причине своего возраста, пола, воспитания, неосведомленности в коммерции не ведает, каким иным способом воспользоваться своими деньгами; но те, кому это будет дозволено, не смогут отдавать их посторонним лицам, но должны будут относить свои деньги в общественный банк[684]{596}, как это делается в Генуе, Женеве, Нюрнберге, Венеции под 5, 6, 7 процентов, во всяком случае, не более 8[685], по благоусмотрению aerarii praefecti или, иначе говоря, вышеназванных инспекторов. И точно так же, как желание любого частного лица заниматься ростовщичеством будет считаться противозаконным,