– В город, – обрадовалась мать Кендарат. – Хоть узнаю, прислушалась ли к моим советам госпожа Саал!

– Значит, ты распознала её недуг? – спросил Иригойен. И спохватился: – Если не будет в том ущерба для стыдливости госпожи…

– Эта неразумная сама себя загнала на край могилы, – ответила жрица. – За сорок лет жизни она съела столько пряников и печенья, что едва помещается на постели. Её тело утратило внутреннее согласие, данное от рождения. Желудок и почки не могут более выносить сладости, однако рассудок потакает языку, всё так же требующему мёда. От этого и язвы, и тьма, готовая поглотить зрение… Я всё рассказала супругам, но вот послушали они меня? Станет она питаться рыбой, яблоками и капустой?.. Или предпочтёт через год-другой умереть с булочкой за щекой, даже не увидев, как взрослеет приёмный сын, посаженный ей на колени вместо родного?

– Пусть Матерь Луна дарует ей выздоровление, – искренне пожелал Иригойен. – Служанки говорят, она отнюдь не худшая из хозяек!

Мать Кендарат пожала плечами:

– Госпожа Саал не привыкла проявлять упорство и отвергать желания чрева. Если она не справится, Тейекену придётся ограничивать её силой, а на это у него может не хватить твёрдости.

– Наши сэднику говорят: плоть глупа и слаба, – заметил Иригойен.

– Да наставит мне синяков мой собственный посох, малыш, но попался бы мне тот, кто первым придумал противопоставить душу и тело и объявить тело ничтожным! – возмутилась мать Кендарат. – Люди впали в грех пренебрежения совершенствами, которыми взысканы от Богов! Мы так погрязли в невежестве, что готовы пугаться тех, кто хоть на шаг приблизился к постижению тайн!

Иригойен задумался и печально ответил:

– Если ты права, я, наверное, тоже не сохранил вручённого свыше…

– Вернёмся – первым долгом на рынок, – сказала мать Кендарат. – По-моему, я там у одной старухи-травницы видела то, что тебе пригодилось бы. Сходишь со мной?

Они сидели у костерка, присматривая за башмаками и кожаными рукавицами, развешанными на кольях. В котелке над углями томился свиной жир. Позже мать Кендарат добавит к нему щепотку одного из своих порошков, а вечером будет смазывать ободранные ладони, сбитые ноги и плечи, обожжённые верёвкой.

Ватажники Гаугар между тем ещё не победили «чушку», вроде бы отъединённую от скалы. Так почему-то всегда получается при завершении большого труда, когда кажется, что последнее усилие уже сделано и скоро можно будет утереть пот. Где-то в глубине разлом пошёл косо. Глыба цеплялась и ни за что не хотела покидать родное гнездо. Её кое-как удалось приподнять с одного краю, и в узкую щель, невозможным образом распластавшись, с зубилом и молотком проник Волкодав.

Гаугар никак не выделяла его среди прочих. И ни о чём не расспрашивала. Даже не поинтересовалась, как звать. Новенький – и довольно с него.

Сейчас из-под глыбы торчали только его ноги и доносилось звяканье молотка. Мыш, оставленный наверху, беспокойно топтался по самому краю, пытаясь заглянуть в щель.

Вот раздался громкий хлопок. Мыш ударил крыльями, глыба содрогнулась. Волкодава с удивительной быстротой вытащили наружу. Если бы он ошибся, делая скол, камень мог просесть, и тогда венна не спасло бы никакое проворство ватажников. Ошибка иного рода испортила бы всю «чушку» – зернистый гранит мог расколоться, а значит, начинай всю работу сначала. Не произошло ни того ни другого.

Иригойен выдохнул и потянулся перемешать забытое сало.

Волкодав отряхивался от каменной пыли, забившей волосы и одежду. Лицо у него было пегое, в потёках пота, левая скула расцарапана.

Глыбу снова начали приподнимать, чтобы поставить на временные катки, обвязать верёвками и потихоньку тянуть по каменному карнизу. И дело вновь не заладилось. Что-то продолжало цеплять. Не там, куда лазил Волкодав, а в самом неудобном углу. Туда не было подступа.

Гаугар задумчиво обошла «чушку». По всему получалось – что-то предстояло крушить. То ли дорогу, по которой собирались вытаскивать ещё не один груз, то ли бок матёрой скалы, показывавший красивое глазчатое зерно… то ли с таким трудом выломанный камень. Куда ни кинь, всюду клин!

Пока мастер обдумывала, как быть, подошла мать Кендарат:

– Дай я попробую.

Гаугар посмотрела на неё сверху вниз:

– Ты?..

– Как я понимаю, эту глыбу нужно чуть-чуть подать прямо вверх. Здесь нет пространства для рычагов, а когда камень наклоняют, он перестаёт двигаться и грозит лопнуть. Я правильно рассуждаю?

Мастер молча кивнула.

– Если позволишь, – продолжала мать Кендарат, – я поговорю с этим куском скалы и попытаюсь убедить его ненадолго отрешиться от непомерной тяжести, чтобы вы смогли всунуть клинья. Ты ведь не усмотришь в этом бесчестья?

Гаугар никогда не возглавила бы ватагу, не умей она, когда дело того требовало, принимать помощь. Даже самую диковинную.

– Что нужно от нас? – только и спросила она.

И живо расставила рубщиков по местам с клиньями и верёвками наготове.

Мать Кендарат в свой черёд обошла глыбу. Погладила её. Улыбнулась, примерилась влезть. Гаугар взяла маленькую жрицу за пояс и без видимого усилия поставила на верхнюю грань.

– Давай, – сказала она, и оглянулась на своих: – А вы закройте-ка рты! Кто помешает госпоже – пришибу!

Скинув мягкие сапожки, мать Кендарат поддернула шаровары и утвердила на холодном камне босые ступни, как-то по-особенному прижав их к граниту.

Закрыла глаза…

Её лицо стало удивительно отрешённым. Следовало знать её так, как знал Волкодав, чтобы понять: в эти мгновения для неё не существовало ни вечного, ни мимолётного, ни возможного, ни невозможного. Всё было едино. Потом она стала танцевать.

Сначала пришло в движение то, что принято называть средоточием: место, откуда у испуганного человека расползаются стылые ниточки страха. За средоточием последовали бёдра, плечи, руки, колени… и наконец – шея. Ступни жрицы ни на миг не отрывались от камня, но все, кто видел, позже клялись, будто она взвивалась в прыжках, кружилась, выгибалась назад и даже вставала на руки, как ярмарочная канатная плясунья…

Гаугар следила за ней, слегка приоткрыв рот. Волкодаву пришлось тронуть мастера за локоть.

Глыба постукивала. Она дрожала и колебалась, едва заметно отрывая от скального основания то один край, то другой… Гаугар схватила за шиворот ближайшего рубщика. Тот вздрогнул, очнулся и торопливо наклонился подложить клин.

Потом людей стало укачивать, словно на корабле в бурю.

Глыба стучала и постепенно приподнималась.

На волосок… ещё на волосок…

Танец матери Кендарат тянул к небесам землю. Человеческое естество без привычки такого выдержать не способно. Твердь ощутимо уходила у ватажников из-под ног, хотя глаза свидетельствовали о её