сладости, сын Даари, только они и позволяют ей на некоторое время забыть о страданиях… Мне даже советовали отойти от неё и взять другую жену, чтобы не прервалось имя, но, почтенные, мог ли я отослать женщину, с которой прожил почти двадцать лет в согласии и любви?.. По счастью, у меня есть брат, благословлённый многочадием, и я принял к себе его младшего сына. Это разумный и почтительный мальчик, он уже объезжает с работниками мои виноградники. О лучшем наследнике я не мог бы мечтать. А как его полюбила моя жена, не узнавшая деторождения…

Мать Кендарат переглянулась с Иригойеном и чуть заметно кивнула ему.

– Воистину, – сказал сын пекаря, – слава этого дома в благонравии всех воспитанных и рождённых под его кровом. Люди верно говорят, что у хорошего хозяина и конь доброезжий[87], и невольники старательные. Когда-то подростком я спешил в храм и надумал срезать путь через Зелёную Сотню…

Тейекен понимающе улыбнулся.

– Меня закидали камнями, я плакал от обиды и боли, – продолжал Иригойен. – Но потом появился маленький раб, он вынес мне умыться и помог оттереть с одежды сопли и кровь. Этот мальчик носил твою серьгу, благородный Саал.

– Ты, наверное, про Каттая, – оживился хозяин. – Иногда я почти жалею, что продал его. Впрочем, я не сомневаюсь: мой друг, торговец Ксоо, достойно распорядился его судьбой.

– Нам передавали, Каттай всегда верно и старательно служил своим новым хозяевам, – сказала мать Кендарат. – Так вышло, что его забрала ранняя смерть, и тут уже ничего не поделаешь. Но тем, кто добром вспоминает этого мальчика, хочется оказать ему посмертную милость. Мы хотим выкупить тень его матери, благородный Саал, чтобы они могли встретиться на серебряном мосту.

Тейекен откинулся на подушки.

– Предивные чудеса творятся в Подлунных Пределах, – проговорил он почти весело. – Верно люди говорят: засылай вперёд виноградные косточки, и на привале тебя встретят сочные гроздья! Мог ли я угадать, как мне воздастся за попустительство невольнице, переспавшей с каменотёсом!.. Ради нашей встречи, украшенной приятной беседой, я попрошу вас, почтенные, всего о шестидесяти тюках, и можете забирать и мать, и мальчишку.

Иригойен вежливо улыбнулся:

– Моему господину угодно было запамятовать, что мальчика он уже продал…

– Нам нужно обсудить твоё щедрое предложение, благородный Саал, и взвесить наш кошелёк, – с достоинством наклонила голову мать Кендарат. – А теперь, если ты не против, я всё же взглянула бы, нельзя ли чем помочь твоей бесценной супруге.

– Он спал в самом потаённом подземелье, у мёртвого озера, сиявшего голубым светом, – рассказывал Волкодав. Ему казалось, он тащил тяжёлые сани, нагруженные дровами. – Каттай улыбался во сне. Он бросил тёплую курточку и башмаки, что ему дали хозяева, и надел безрукавку – мамин подарок.

Стряпуха качала головой и утирала глаза передником. Молоденькие приспешницы всхлипывали так горько, что венну хотелось соврать им в утешение. Но эту науку, как и всякую другую, надо постигать с детства: после не выучишься. И венн только сказал:

– Он хотел её выкупить. Я пришёл вместо него.

Дёрнулась входная полсть, удерживавшая «непотребные» запахи стряпни от проникновения в покои. Мыш на всякий случай развернул крылья, однако появилась всего лишь девчонка на побегушках. На неё зашикали, но бойкая малявка лишь отмахнулась.

– Эй, охранник, твои хозяева с нашим господином прощаются! А мышка у тебя ручная? Можно погладить?..

Снаружи было всё так же сыро и неприютно. К тому же сгущались ранние сумерки. Когда Иригойен и Волкодав с матерью Кендарат вышли на улицу, телега виноторговца стояла на прежнем месте. С неё только-только сгрузили пустые бочонки. Теперь из лавки один за другим выкатывали полные. Погрузчики лавочника хотели управиться как можно быстрее, подручные купца, умаявшись, встали передохнуть. Поэтому бочонки пока складывали просто наземь, подпирая снизу, чтобы не покатились.

Привратник Саал Тейекена, закрыв за гостями калитку, неожиданно взялся отпирать ворота. Снизу приближались два всадника. Мальчик верхом на выносливой лошадке нардарской породы ехал впереди, как и полагалось важному господину. Будущий воин сидел гордо и прямо. Молодой слуга ехал следом, он горбился в седле и зябко прятал лицо. Кони шли грунью[88], осторожничая на скользком подъёме.

Волкодав успел подумать, что это, должно быть, возвращается с виноградников продолжатель имени Саал…

Ветер, морщивший рябью талые лужи, вдруг загудел и рванул так, что с крыш, разваливаясь в воздухе, целыми лоскутами полетели пласты налипшего снега. Слуга спешился у ворот и побежал вынимать из седла юного господина. Тот не стал дожидаться помощи – слез сам.

Ветер подхватывал ошмётки мокрого снега, закручивал их воронками и выпевал:

Ускакал, ничем не тревожимый,

Недосуг ему оглянуться…

Сверху донёсся предостерегающий вскрик. Волкодав вскинул глаза. Оттуда, подпрыгивая и вертясь, прямо на него мчались два больших перекати-поля…

Нет!

Два тяжёлых бочонка, сорвавшиеся с укладки!

Работники бежали следом, но догнать не могли. Кто-то из погрузчиков, оступившись, растянулся в талом снегу…

Завизжал Мыш.

Бочонки были двумя снарядами, метко пущенными из катапульты. И не подлежало сомнению, чья воля их направляла. Посреди улицы стояла исхудалая женщина. Ветер трепал просторную рубаху, раздувал волосы.

НЕТ!..

Иригойен вскинул руки в отвращающем движении.

– Матерь Луна!..

Волкодав и жрица одновременно сорвались с места. Мать Кендарат устремилась наперерез бочкам. Венн сгрёб мальчишку. Отшвырнуть его было попросту некуда. Волкодав успел только повалить мальца наземь, прикрывая собой…

Дубовое ядро пронеслось над ним, смазав по волосам, и, более не коснувшись земли, бухнуло в многострадальную стену. Удар вышел глухим, словно между камнем и деревом вклинилось нечто более мягкое. Потом, звякая по мостовой, прокатился пустой обруч. Копыта напуганных коней выбивали дробь уже за углом.

Волкодав выпустил мальчишку и сел. Катим стояла над телом молодого слуги, замершим у стены. Талая жижа под головой парня наливалась густым тёмным багрянцем. Пустой обруч всё не мог успокоиться. Свалился набок, продолжая вертеться. И звенел, звенел без конца…

Запылился след на дороженьке,

Больше дети здесь не смеются…

На иссохшем лице Катим не было ни радости, ни торжества. Она медленно развела руки, воздела над головой… И пропала, рассыпавшись шелестящим облаком сухих листьев. Ветер последний раз закрутил их смерчем, потом разметал в стороны.

Подошла мать Кендарат. Волкодав сперва даже испугался, решив, что она тяжко изранена. С неё обильно текла наземь густая красная влага. Волкодаву понадобилось мгновение, чтобы учуять запах вина и заметить в десятке шагов обломки бочонка, разбившегося о её руку.

Мыш переступал по плечу Волкодава, воинственно топорщил шерсть и плевался.

– Зачем ты вывалял меня в