Шрифт:
Закладка:
Путешествовать с работорговцами мне понравилось намного больше, чем с дикарями: идешь себе налегке, из поклажи — одна подстилка, в самые жаркие часы — привал, регулярные остановки для того, чтобы напиться и облегчиться. Опять же, лагерь по вечерам устраивать не тебе. И все бы ничего, если бы не облака вони, через которые время от времени проходил караван. Надсмотрщики морщились и материли кого-то безымянного, несколько раз прозвучало непонятное слово «шудры». На третий день господин Сиваши отдал приказ, и нас заставили идти намного быстрее, словно возникла нужда догнать и перегнать кого-то. Бегать с руками на поясе оказалось непривычно, но мне, по-любому, ничего не угрожало — скорость группы определяется по слабейшему. И самыми слабыми тут окажутся бабы — я и прежде телом крепок был, а после блуждания по горам вообще стал… ну да, олень, однозначно.
Сильно напрягаться не пришлось — еще до вечера мы догнали источник жуткой вони. Этот караван разительно отличался от нашего — повозок в нем не было, все свои шмотки, еду и овес для лошади хозяина рабы тащили на себе. Толпа грязных и тощих людей разного пола и возраста, плотно связанных веревками, плелась вперед из последних сил, заставить их прибавить шагу не могли ни окрики, ни плети надсмотрщиков. С криками и руганью доходяг согнали на обочину, и наши охранники прогарцевали мимо, презрительно сплевывая на головы шатающихся от изнеможения носильщиков. Под плотным слоем пыли, пота и крови невозможно было рассмотреть лиц, но мне показалось, что в этих людях есть что-то неправильное — пропорции конечностей, форма суставов, бугры и наросты там, где их, по идее, не должно было быть. Что за фигня?
Сосед по цепи, уже вполне оправившийся от действия зелий, охотно открыл мне глаза на происходящее (после стольких дней безделья люди становятся невероятно болтливыми). Тут-то я и понял, что имел в виду Йокабе, напирая на надежность купца. Оказалось, что мы были своеобразной элитой говорящей мебели — люди без уродств, диковинка по местным меркам. Большую часть рабов составляли «шудры» — несчастные жертвы дикой магии. Не очерченная Границей, Пустошь рождала таких в изобилии, и дорога у них была только одна. Явных калек убивали сразу после рождения, а всех достигших четырнадцати лет раз в год предъявляли Смотрителям для поиска «недопустимых извращений человеческой природы» (деяния достаточно сомнительного, потому что полностью здоровых людей тут не было вовсе). Одновременно взимались всевозможные подати и налоги. Не сумевший заработать или купить заветную метку на весь следующий год оказывался законной добычей любого, кто накинет ему на шею веревку. Собственно, тем ловцы и жили.
По эту сторону вала шудры стоили дешево и продавались по головам. Марш-бросок через раскаленную долину был своеобразным экзаменом, после которого раба признавали достаточно здоровым, чтобы отработать потраченные на него деньги. Без этой «пробы» торговцы даже не тратились на охранные чары, потому что в неудачные годы могли потерять до половины своего товара. Вся оставшаяся жизнь простых рабов была лишь немногим легче дороги смерти — они работали до тех пор, пока не падали замертво, до старости не доживал никто. Зачем? Испятнанные проклятьями земли всегда порождали достаточно новых шудр. И что самое забавное — все, даже шагающий рядом со мной раб, считали такое положение вещей правильным и даже ставили его Вечным владыкам в заслугу, потому что в отсутствии Границы других способов оградить себя от вырождения у людей не было.
Вот когда начинаешь понимать, что старый добрый Арконат — очень даже ничего королевство! А я-то, дурень, Ребенгена гадом считал… В смысле, не важно, кто из нас имел зуб на чародея. Вернусь домой, житие Основателей от корки до корки выучу. Правильные они были пацаны!
За нашими спинами раздался свист плетей и жалостливый ропот — надсмотрщики избавили гирлянду рабов от еще одного хилого собрата. Труп споро отволокли за ближайший холмик, даже не пытаясь похоронить. Скоро и этот завоняет.
Господин Сиваши не останавливал караван до самого вечера, стремясь оторваться от шудр и занять для ночлега чистое место. Когда надсмотрщики скомандовали привал, люди буквально валились с ног от усталости. И это притом, что поклажи на нас не было. Скрипел ворот колодца, добывая воду для животных (к работе приставили борзого Ракша), раздали паек — жесткую лепешку, на которую, как на тарелку, выложили черпак каши с маслом. Хозяин лично обошел рабов, проверяя ноги, одной из девиц перемотали ступню и велели на следующий день ехать в повозке.
Темная южная ночь навалилась на лагерь мертвым сном, и только я, как зараза, возился на своей подстилке, вспоминая события дня. Казалось бы, какое мне дело до иноземных уродов? Но в ушах раз за разом звучало дебильное причитание: «Братик! Не надо братика!». И этот бессмысленно подслушанный крик что-то переворачивал в душе, в меньшей ее части. Результат был такой, что хоть стой, хоть падай. То, что раньше воспринималось безвольной амебой, оказалось дремлющим в берлоге чудовищем, из груды растрепанного меха мгновенно превратившимся в комок стальных мышц. Чистая воля, простая и неодолимая в своем неприятии происходящего, не желала понимать резонов и входить в положение, уверенно подступая к горлу предчувствием Разрушения.
И вот я, уставший как собака, вынужден был полночи не спать, баюкая в груди сердце Тьмы. «Не надо. У нас есть дело, забыл? Этим мы займемся позже». Утром заклятье на кандалах все еще держалось, считай, пронесло. А у меня появился еще один повод поломать Вечным владыкам малину — развести такой же гадюшник у нас дома я им не позволю.
Двум отрядам повезло столкнуться в единственном месте перевала, где тропа не просматривалась в обе стороны на несколько лиг. Естественно, пешие услышали приближающихся всадников раньше и заняли стратегически выгодное положение справа на склоне. Было их не больше десятка.
Ловцы за спиной предводителя в синем оживились (как же, дикари, наверняка без меток — чистая прибыль), а вот высший маг задумался — слишком уж нетипично вели себя горцы. Ни тени страха перед противником, преобладающим как численно, так и магически. Ни ярости, ни обреченности, ни гнева, только сосредоточенное ожидание. Дыхание ровное, руки твердо лежат на оружие. Очень странные дикари.
«Не так ли закончил свой путь Посвященный Ратип? Случайная встреча на тропе, короткий бой и —
