Шрифт:
Закладка:
После такой кульминации читатель, быть может, ощутит потребность остановиться и перевести дух. Но мы должны пройти по кругу до конца, хотя бы выборочно останавливаясь на оставшихся именах482. Вот Евклид; здесь же Эпикур, отличающийся «свободой души»; еще Филолай, изъяснивший «скрытую в вещах гармонию» (Бруно в своих трудах часто ссылается на него как на предшественника Коперника); Анаксагор, еще один любимый философ Бруно. И теперь мы подходим к последнему имени, завершающему перечень 150 изобретателей и великих людей, чьи образы вращаются на круге памяти. Вот оно:
Melicus in memoriam
(Медоречивый о памяти)483
(На схеме это имя можно различить слева от Rhegima, с которого мы начали.) Melicus, «Медоречивый» – это Симонид, создатель классического искусства памяти. Как показательно, что именно Симонид завершает эту процессию, что вращающийся круг вернулся к своему началу на этом имени! Ведь за всю долгую историю искусства памяти, несомненно, не было более замечательного проявления этой традиции, чем система памяти, которую мы извлекли из «Теней»484.
Имена изобретателей Бруно во многом заимствует из книги Полидора Вергилия De inventoribus rerum («Об изобретателях», 1449), и многие из приводимых им имен традиционны. С другой стороны, у него встречаются и незнакомые имена, и мне не удалось отследить их все. Преобладание варварских и магических имен придает перечню необычный архаический характер. Развертывая всю историю человеческой цивилизации, круг имен изобретателей раскрывает нам интересы, подходы, скрытые замыслы самого Бруно. Акцент на магии всевозможных типов, привлечение имен «демонических» магов указывает на то, что это память величайшего мага. Дерзкое смешение магии и религии в представленных на круге религиозных ритуалах и жертвоприношениях говорит о том, что перед нами маг, исповедующий магическую религию, который впоследствии будет ратовать за возрождение магической религии египтян485. И когда на круге появляются астрономия, философия, «бесчисленные миры», мы понимаем, каким образом в мышлении мага сопрягаются столь важные для него предметы. В крайностях магии присутствует своеобразный рационализм, и в плеяде изобретателей, протянувшейся от ремесел через магию и религию к философии, в новом свете представлена история цивилизации.
В аспекте искусной памяти образы системы принадлежат той же античной традиции, что и изображения выдающихся ученых и художников на фреске в соборе Санта Мария Новелла (ил. 1), дававших возможность Росселию «помещать» Платона и Аристотеля к Теологии и Философии486. Перечень образов изобретателей, которые Бруно предлагает использовать как памятные образы – каким бы странным ни казалось его обращение с традицией, – сам по себе всецело принадлежит ортодоксальной традиции классического искусства. Размещая на круге все эти броские и необычные образы выдающихся людей, Бруно преследует свою цель – соединить классическое искусство памяти с луллизмом. Вращающиеся круги Луллиева искусства становятся местами, в которые помещаются образы.
Наиболее мощными образами бруновской системы являются магические образы центрального круга. Во включенном в книгу разделе Ars memoriae, при обсуждении мест и образов, следующем традиционному образцу Ad Herennium, Бруно рассматривает различные виды памятных образов и различает их по степени мощности, благодаря которой одни образы оказываются ближе к реальности, чем другие. Те, что наделены наивысшей мощностью и потому наименее непроницаемы для реальности, Бруно называет «печатями» (sigilli)487. Я полагаю, в этих пассажах он поясняет, почему в своей системе памяти использует 150 таких sigilli – магических печатей, или астральных образов.
Как действовала эта система? Конечно же, с помощью магии: она базировалась на центральном источнике энергии – круге «печатей», звездных образов (теснее связанных с реальностью, чем образы вещей подлунного мира), проводников астральных энергий, «теней», посредничавших между идеальным надзвездным миром488 и предметами и событиями нижнего мира.
Но недостаточно просто сказать, что круги памяти вращались при помощи магии. Это была в высшей степени систематизированная магия. Систематизация – один из ключевых пунктов мышления Бруно; именно тяга к систематичности и систематизации магических мнемоник заставляла их создателя на протяжении всей жизни беспрестанно отыскивать подлинную систему. Моя схема не отражает всей сложности системы «Теней», где в пределах каждого из тридцати сегментов круга автономно вращаются еще пять подразделов489. Поэтому образы деканов зодиака, образы планет и положений Луны формировались и обновлялись бы во всех меняющихся комбинациях, сохраняя связь с образами домов. Полагал ли он, что память, использующая эти непрерывно меняющиеся комбинации астральных образов, выработает своего рода алхимию воображения, философский камень души, который позволит постигать и удерживать в памяти любое состояние и взаиморасположение вещей нижнего мира – растений, животных, камней? И что формирование и обновление образов изобретателей, согласованное с формированием и обновлением астральных образов центрального круга, позволит запомнить (так сказать, с помощью высших сил) всю историю человечества, со всеми его открытиями, мыслями, философскими учениями и творениями?
Такая память была бы памятью божественного человека, мага, наделенного божественными силами, через посредство его воображения сопряженными с действием космических энергий. И попытка осуществления такого проекта основывалась бы на герметическом допущении, что человеческий ум (mens) божествен, в истоке своем соединен со звездами-правителями мира и способен как отображать, так и контролировать универсум.
Магия предполагает, что универсум пронизан силами и законами, которые можно использовать, если известен способ овладения ими. Как подчеркивалось в другой моей работе, ренессансная концепция одушевленного универсума, в котором правит магия, подготовила путь концепции механического универсума, управляемого математикой490. В этом смысле бруновское видение одушевленного универсума с бесчисленным количеством миров, подчиняющихся одним и тем же магико-механическим законам, является, пользуясь магической терминологией, префигурацией того, каким мир предстал XVII веку. Но основной интерес Бруно был направлен не на внешний, а на внутренний мир. Его система памяти – это попытка овладеть магико-механическими законами, но не внешним, а внутренним образом, воспроизводя в душе магические механизмы. Его магическое миропонимание переведено на язык математических терминов только в наши дни. Бруново предположение, что астральные силы, правящие во внешнем мире, управляют также и миром внутренним и их можно постичь и воспроизвести в нем, чтобы оперировать магико-механической памятью, оказывается неожиданно близким к идее мыслящих машин, которые при помощи механических средств способны выполнять многие операции человеческого мозга.