куда более снисходительно, предпочитая даже наедине с собой не задаваться вопросом о роли, которую она могла сыграть в трагедии дочери. «У меня не получается быть гибкой, – сказала она, добавив, что было бы хорошо, если бы этим отличалась Шэннан. – Думаю, что если Шэннан что-то и унаследовала от меня, то это способность поступать по-своему, невзирая на мнение других. Но ей не хватало житейской мудрости». Мэри старалась быть по-своему рассудительной. «Ход жизни не изменишь. Так что приходится справляться с ударами судьбы. Тебя сбили с ног, а ты встаешь, отряхиваешься и идешь дальше».

К этому времени Мэри умудрилась вывести из себя даже Шерри. Большую часть лета они не разговаривали. «Думаю, моя мама ненавидит все и вся, – сказала она. – Она потеряла кучу подруг, замкнулась в себе. Наши отношения никогда не были ровными, а после утраты Шэннан все стало гораздо хуже». Шерри тратила массу времени на тщательную проверку всего, что писалось об этом деле в соцсетях, и яростно протестовала, когда ее сестру называли проституткой. «Шэннан не хотела себе такой жизни, – написала она в послании к друзьям. – Никто не знает, как она жила бы, доведись ей измениться… Прежде чем судить ее или нас, убедитесь, что ваша жизнь идеальна!» В частных беседах Шерри не скупилась на самокритику. «Мне ужасно плохо от того, что на самом деле я так и не попыталась ее остановить. Так и не поговорила с ней об этом».

Несмотря на свою активность в интернете, Шерри испытывала одиночество. Кроме Мэри, с которой она не общалась, ей было почти не с кем поговорить о Шэннан. И до исчезновения сестры ее присутствие в жизни семьи было настолько эфемерным, что Шерри беспрестанно гадала, почему так сложилось. «Мне просто кажется, что Шэннан всегда хотелось быть любимой, – сказала она, еле сдерживая слезы. – А этого у нее никогда не было. И я думаю, что ей было, в общем-то, безразлично то, чем она занималась. Вот вроде бы человек обязан холить свой организм, да? И наверное, жизнь сестры сложилась бы иначе, если бы она чувствовала, что любима».

Больше всего Шерри и Мэри обижало то, что, по версии полиции, во всем виновата Шэннан, а все остальные вроде как ни при чем. И Джо Брюэр на свободе и прекрасно себя чувствует. И Майкл Пак – сутенер, возивший ее на вызовы и размещавший ее объявления. Убийство это было или нет, но с Шэннан и всеми остальными правоохранительная система не сработала трижды. Полицейские не смогли помочь им в рискованной ситуации. Не справились они со своими задачами, отказавшись серьезно отнестись к исчезновениям и понизив тем самым шансы на арест виновных. И наконец, они не подвергали преследованию водителей и клиентов – это была их третья оплошность. Шерри и Мэри понимали, что вне зависимости от случившегося в Оук-Бич судьбу Шэннан определил род ее занятий. Еще до исчезновения ее жизнь перестала быть значимой для общества.

Алекс Диас сказал, что после смерти Шэннан у него не складываются отношения с девушками. «Это постоянно свербит в мозгах. Мне нужно знать, что с ней произошло».

Жизнь Алексу осложняло и то, как к нему относятся люди, которые знакомы с делом Шэннан. «В СМИ меня называли ее сутенером, а родственники постоянно поливали грязью за то, что я якобы использовал ее, – сказал он. – Но если уж я ее использовал, то и вы, девочки, ничуть не меньше», – ответил он на претензии Мэри и сестры Шэннан. «Они же прекрасно знали, чем она занималась. И мамаша брала у нее деньги, и Шерри тоже брала. И эти люди меня осуждают? Все мы хороши, все виноваты. Брали деньги, хотя знали, откуда они взялись».

Летом соседи Питера Хэккета по Оук-Бич обратили внимание, что на его машине появились новенькие флоридские номера. Большую часть того года доктор провел на Санибеле – одном из островов Флорида-Кис. Вернувшись, он выставил дом на продажу.

Они с женой подумывают начать новую жизнь во Флориде, и Хэккет пытается найти там работу, хотя, по его словам, это сделать не так-то просто. «Мало того, что я инвалид, так теперь и на работу в принципе не могу устроиться из-за этой гнусной истории, которую Гилберт и компания сварганили. Меня уже разок не взяли, потому что работодатель заглянул в интернет и сразу увидел мою фамилию». Он пытается устроиться в Управление по делам ветеранов, чтобы преподавать там врачам. «Я начал писать книгу о людях, которые вернулись с войны безногими. Пока больше ничего не скажу. Ты же знаешь, мой папа писал книги. И он говорил, что никому нельзя рассказывать, над чем ты работаешь».

Что, по его мнению, произошло с Шэннан? Хэккет сказал, что верит полицейским. И это подкреплено его многолетним опытом в медицине катастроф. «Если человек под коксом стукнется головой, происходит внутричерепное кровоизлияние, – объясняет он. – Люди дуреют и бегут куда ни попадя». А болото было совсем рядом. Шэннан увидела огни на шоссе и побежала на них. Упала. И все. «Просто прикинь: если бы я был замешан в этом, если бы было хоть что-то реальное, разве полицейские упустили бы такого очевидного подозреваемого, как я?»

Сидя на веранде своего коттеджа под лучами заходящего осеннего солнца, Хэккет был еще словоохотливее, чем обычно. Ему очень хотелось поговорить о том, как сильно испортила ему жизнь эта история. «Моей семье угрожали, по телефону, в интернете. Но мне не в чем оправдываться. Я не лгал». Он в очередной раз настаивал, что не видел Шэннан и не оказывал ей медицинскую помощь. «Дочь и жена были в то время дома. Было бы очень непросто кого-то там лечить». Он еще раз заявил, что тем утром никто из соседей ему не звонил. «Достаточно проверить мой номер. Я узнал о случившемся только через день, когда познакомился с бойфрендом этой девушки и с ее водителем».

А как быть с тем, что соседи вроде бы слышали от него, что он ее видел?

«Да я просто говорил своим соседям, Гасу и Барбаре, что-то типа: «Если бы тебе, твоей жене или кому-то еще стало плохо, кому бы в первую очередь вы звонить стали?» Они говорят: «Тебе. Но в то утро мы просто не хотели тебя беспокоить». А я им прямо сказал: «Уж лучше бы кто-то мне позвонил». Я же один из основоположников лечения психотравмы в этой стране, и мог бы отвезти ее в нужную клинику. Мне обидно, что человек пропал без вести. Она же болталась у них под носом, и в полицию им не лень было позвонить. А меня позвать