«Филипп с давнего времени составил себе плохое мнение о характере сына» (XXXI, 1, IV), — отмечал Льоренте.

Королевские соглядатаи слишком многое знали о забавах и увлечениях неугомонного мальчика.

Его неустойчивая психика делала его человеком тяжелым, невоздержанным. Расслабленность в нем перемежалась со вспышками ярости. Порой он, словно зверь, ищущий выхода из клетки, метался, переменяя решения также легко, как одежду. Его настроение было под стать погоде в какой-нибудь Англии. Он то радовался, то злился, то был полон надежд, то раздавлен унынием — всякий раз без особых на то причин.

После падения с лестницы он стал еще безудержнее в своих страстях, поступки его сделались более дикими и отчаянными, и вряд ли стоит сомневаться в том, что сообщают хронисты.

В нем рано развились задатки злодея. Он все чаще терял контроль над собой. Из него мог бы вырасти необузданный тиран, который затмил бы когда-нибудь древнеримского Калигулу.

Этот прекраснодушный (по Шиллеру) юноша заживо разделывал и жарил зайцев, «наслаждаясь зрелищем их судорог и агонии» (Льоренте; XXXI, 1, IV). Загонял лошадей до смерти. Грозил лакеям кастрацией. Сапожника заставил съесть сшитые им сапоги, предварительно изрезав их и изжарив (Льоренте; XXXI, 1, XVII). Другого слугу за малейший недосмотр хотел выбросить из окна. Король, «узнав о происшедшем, взял его на службу к себе» (Льоренте; XXXI, 1, XVI).

«Инфант обладает буйным темпераментом и склонен к насилию», — докладывал в Вену посланник императора Священной Римской империи. «… Он капризен и упрям; с полным основанием можно сказать, что он совсем морально не владеет собою и что с ним случаются приступы безумия», — сообщал папский нунций (дипломат. — А. В.) одному из кардиналов (цит. по Льоренте; XXXI, 2, V).

С годами вспышки его гнева все больше страшили окружающих. Способен ли такой человек править великой Испанской державой? Таким вопросом задавались и в Мадриде, и в Вене, и даже в Риме.

Нелюбовный треугольник

В 1560 году король Филипп II все-таки сумел убедить испанскую знать признать дона Карлоса наследником престола. Однако ранее он расторг предварительную договоренность о женитьбе своего сына на дочери французского короля Елизавете Валуа (1545–1568) и сам взял ее себе в жены.

Та была ослепительно красива, по отзывам современников, но короля побудила спутать семейные планы не преступная страсть, а расчетливая уловка. Женившись, он хотел примирить две крупнейшие католические страны. Только их альянс мог остановить Реформацию.

Свадьба состоялась в 1559 году. Мачеха дона Карлоса была ему ровесницей. Она легко сдружилась с неуживчивым юношей, что породило потом всевозможные домыслы. В драме Шиллера, например, между королевой и инфантом возникают романтические отношения. Они влюблены друг в друга. Эту догадку воплотил в своей опере и Верди под аплодисменты чувствительной публики.

Трезво настроенный Льоренте был к таким сантиментам беспощаден. Его алгебра рассудка легко перечеркивала кружева мнимых чувств: «Кто мог бы думать, что королеве неизвестны эти многочисленные и публичные сцены [безумств принца]? Если признать, что она была об этом осведомлена, как, скорее всего, и было, то неужели можно еще серьезно думать о наличии какой-то склонности с ее стороны к дону Карлосу?» (XXXI, 1, XVII).

Короля Филиппа дружба двух близких ему людей, похоже, мало занимала. Он больше думал о том, способен ли дон Карлос занять испанский престол после его смерти. Удастся ли ему выдержать враждебный натиск других государств? Есть ли перспектива у его династии? В состоянии ли он иметь детей? И не женить ли его вскорости?

Достигнув 22 лет, дон Карлос все еще говорил звонким детским голоском подобно тому, как щебечут кастраты. Многие при дворе уже думали, что он ущербен и никогда не будет иметь детей, поэтому король скрепя сердце решил подвергнуть сына «медицинскому испытанию», чтобы понять, способен ли тот к семейной жизни. Он поручил одной из придворных дам провести ночь с инфантом. Врачи, ставившие этот опыт, а прежде всеми возможными средствами лечившие инфанта, и также юная красавица, ставшая «подопытным кроликом», были щедро награждены, ведь дон Карлос оказался не юношей, а мужем.

Семейное несчастье

Однако отношения между отцом и сыном сделались к тому времени почти враждебными. Неприязнь нарастала давно.

Дон Карлос с юности держался очень самостоятельно и самонадеянно, чувствовал себя будущим правителем великой державы, чьи права пока попирает отец.

Когда юноша понял, что отец намерен объявить наследником своего сына от нового брака (ежели Бог дарует ему вновь сына), он пришел в бешенство. Он объявил, что никогда не допустит этого, а будет отстаивать свои законные притязания.

В 17 лет дон Карлос признался своему исповеднику, что мечтает, чтобы его отец умер. Нарушив тайну исповеди, тот передал его слова королю. Надзор за непокорным сыном усилился.

Вражда между Филиппом II и доном Карлосом зашла так далеко, что последний стал называть «своим отцом» деда, императора Карла V, а собственного отца презрительно именовал «своим братом».

«По своей натуре благодушная и простая», королева Елизавета Валуа, писал итальянский историк Чезаре Джардини в книге «Дон Карлос. Инфант испанский», «вероятно, была единственным человеком, кто имел хоть какое-то влияние на дона Карлоса» (C. Giardini. «Don Carlos. Infant von Spanien», нем. изд. 1994). Она безуспешно пыталась примирить отца и сына, но каждый требовал от другого чего-то невозможного. Отец хотел, чтобы дон Карлос отныне совершенно переменился, а сын ненавидел ближайших помощников отца, прежде всего герцога Альбу, но король не мог лишить себя их дружбы, делавшей его всесильным.

Нидерландский оселок

От семейных проблем, впрочем, короля все больше отвлекали политические заботы. Филипп намеревался теперь поехать во Фландрию — северо-восточную окраину его державы, где все больше людей были недовольны его правлением. Ему не хотели повиноваться ни крупные города, ни местная знать.

Раскол произошел прежде всего по религиозным соображениям. Жители тамошних провинций, примыкавших к протестантской Северной Германии, увлеклись кальвинизмом — одной из «ересей, придуманных протестантами».

Теперь эти отступники с ужасом ждали введения инквизиции. Вспыхнуло восстание. Оно положило начало войне между Испанией и Соединенными провинциями (Нидерландами), формально длившейся около 80 лет.

В этот момент юношу охватили двоякие чувства. Он и симпатизировал восставшим потому, что те покушались на власть ненавистного ему отца. Он и мечтал, чтобы в этой отдаленной провинции все утихло, замирилось, и тогда отец назначит его тамошним наместником, и он обретет наконец популярность среди народа (C. Giardini. «Don Carlos…», 1994).

Однако у