ли спали, то ли слишком упоролись и уже не могли двигаться. Мы прокрались в комнату Мередит, слой за слоем сняли все мокрое и сжались под одеялом на ее кровати. Поиски тепла медленно, но предсказуемо перешли в новые поцелуи, потом в постепенное раздевание, осторожные касания, а потом в конце концов в секс. После всего я ждал, что придет чувство вины, потребность просить у призрака Ричарда прощения. Но в кои-то веки, когда я думал, что открою глаза и увижу, как он стоит надо мной, он отказался показываться. Вместо этого тень на стене, которую я увидел, необъяснимо оказалась тенью Джеймса – которому нечего было делать в этой комнате и в моих мыслях в то мгновение. Меня обдало изнутри злостью, но прежде, чем она дошла до головы, Мередит пошевелилась, придвинулась ближе и разрушила иллюзию. Я выдохнул, с облегчением подумав, что она пробудила меня от какого-то беспокойного полусна. Кончиками пальцев я провел по верхушке ее плеча, по гладкому прогибу талии, меня успокаивали ее мягкость и женственность. Ее голова лежала у меня на груди, и я задумался, ощущает ли она преходящее спокойствие моей неустойчивой тревожной души.

Следующие три дня прошли примерно одинаково. К вечеру мы напивались так, что еще немного – и было бы слишком, терпели Калеба, потом вместе падали в постель. Днем мы гуляли по Нью-Йорку, тратили время и деньги Дарденнов в книжных магазинах, театрах и кафе, говорили о жизни после Деллакера, наконец-то осознав, что до нее осталось всего несколько месяцев. Наши головы занимало множество других мыслей.

– На весеннем спектакле будут агенты, – как-то днем сказала Мередит, когда мы шли из Стрэнда с пустыми руками, потому что уже были там раньше. – А потом будет показ в мае. Я еще даже не думала, что прочту. – Она ткнула меня локтем. – Нам надо сделать этюд вместе. Можем взять… Не знаю даже. Маргарет и Саффолка. – Она вскинула голову и небрежно спросила: – Ты бы стал носить мое сердце, как украшение в коробочке?

– Не знаю. А ты бы стала носить мою голову в корзине, если бы ее отрубили пираты?

Она взглянула на меня, как будто я спятил, но потом – к моему облегчению и радости – рассмеялась, и смех ее прозвучал буйно и прекрасно, будто раскрылась тигровая лилия. Когда ее веселье улеглось, она оглянулась на прохожих вокруг, ровным потоком двигавшихся к Юнион-сквер.

– Как странно будет, – сказала она уже серьезнее, – когда все здесь соберутся.

– Весело, – сказал я, задумавшись, поселимся ли мы все у нее в ту неделю, когда пройдут показы, станем ли спать на полу, как школьники на пижамной вечеринке. – Как пробный период. Через год мы, наверное, уже все будем тут жить.

– Думаешь?

– Ну, мы должны быть там, где есть Шекспир. Ты останешься в квартире родителей?

– Господи, нет. Мне нужно оттуда выбираться.

– Тогда, видимо, тебе придется перебраться в какую-нибудь трущобу в Квинсе, как и всем нам.

Я склонился к ней, мы стукнулись плечами, и она робко мне улыбнулась.

– Опять будем жить друг у друга на башках, как в Замке?

– Почему нет, не понимаю.

Улыбка Мередит погасла, она покачала головой:

– Как раньше уже не будет.

Я обхватил ее рукой за шею, притянул к себе и поцеловал в висок. Почувствовал, как она вздохнула, и, когда она выдохнула печаль, вдохнул ее. Нет, как раньше не будет. С этим я спорить не мог.

В воскресенье вечером мы вылетели обратно в О’Хэйр, первым классом – подарок Калеба. В Замок мы прибыли первыми, поскольку занятия начинались только в среду. (Я был за это благодарен. Что бы ни происходило между Мередит и мной – мы не говорили об этом с нашего неудачного «свидания» в «Свинской голове», – я не был готов обсуждать это с кем-то еще.) Я оторвал бирку Ла-Гуардии со своего чемодана и поставил его у изножья кровати. На мгновение я замешкался, глядя в тот угол комнаты, который занимал Джеймс. Мои семейные трагедии и то, как всецело я отвлекся на Мередит, позволили мне на неделю-другую выбросить Джеймса из головы. Я говорил себе, что отчаяние ревности, охватившее меня во время рождественской маски, было просто минутным помешательством, побочным эффектом коварной театральной магии. Но, стоя в Башне, ощущая в комнате его тень, я чувствовал, как оно опять медленно подкрадывается ко мне.

Неверными ногами я спустился по лестнице и провел еще одну ночь с Мередит – другого лекарства я придумать не мог.

Сцена 2

В среду с самого утра на доске объявлений вывесили извещение о прослушивании во втором семестре.

Всех студентов четвертого и второго курсов, а также приглашенных студентов третьего курса просят подготовить двухминутные монологи для «Короля Лира».

Ниже висело расписание прослушиваний и репетиций. Первым шел Александр, без зрителей. Потом он должен был посмотреть показ Рен, она – мой, я – Филиппы, та – Джеймса, а он – Мередит.

Следующую неделю мы провели, спешно готовя новые фрагменты к прослушиванию, в полнейшем изумлении от выбора пьесы. За пятьдесят лет в Деллакере никогда не брались за «Лира», скорее всего, потому, что (как отметил Александр) выпускать в главной роли нежного двадцатилетку было совершенным абсурдом. Как Фредерик и Гвендолин собирались решить эту проблему, мы понять не могли.

В восемь вечера в день прослушивания я в одиночестве сидел за нашим столом в «Свинской голове», притягивая нехорошие взгляды компаний, которым был нужен столик. Мередит только что ушла, чтобы подготовиться к своему выходу, а Филиппа, думал я, скоро должна прийти. Я посмотрел ее прослушивание – отличная интерпретация Таморы, – и мне не терпелось обсудить распределение с кем-то, кто уже выступил. (Александра и Рен нигде не было видно.) Я допил пиво, но в бар не пошел: столик бы точно заняли, если бы я встал.

К счастью, Филиппа примчалась всего минут пять спустя. Ее волосы были взлохмачены ветром и спутаны, щеки горели розовым от холодных зарядов снега, летевших вдоль улицы. Когда она села, я спросил:

– Выпьешь?

– Боже, да. Чего-нибудь теплого.

Я выскользнул из-за стола, пока она складывала в углу свои покровы: шарф, шапку, перчатки, пальто. Вернулся я от бара с двумя кружками горячего сидра, и Филиппа подняла свою в безмолвном тосте, прежде чем сделать большой глоток.

– По-моему, там ад замерз, – сказал я, смахивая с лавки снег, нападавший с шапки и шарфа Филиппы.

– Поверю, когда увижу распределение. – Она вытерла с губ липкие капли сидра. – Как думаешь, что будет?

– Мне угадать? Про Лира понятия не имею, но