знакомства и собственной молчаливой влюбленности. “Наверное, ты хочешь услышать, что я тебя тоже, — Юля тогда мягко улыбнулась, положив руки ему на плечи. — Но я не умею врать. Ты мне нравишься, но…”. Конечно, он тогда расстроился, но не подал виду. “Моя ситуация безвыходна?” — усмехнулся, оборачивая неудачное признание в глупую шутку. Но Юля, на удивление, не оттолкнула его. “Если нет выхода, ищи тайный вход” — сказала она, лукаво подмигнув, и ушла, оставив на память легкий аромат смородины и мяты.

Теперь же эти слова настойчиво вертелись в мыслях. “Если нет выхода, ищи тайный вход”… А если все двери заперты?

Неожиданно стрельба по ту сторону шлюза умолкает. В отдалении, за мощными стенами, слышатся шаги и приглушенные голоса, но треск автоматов обрывается. Одиночные выстрелы откатываются дальше от директорского кабинета, а потом тоже затихают совсем. Шлюз бесшумно открывается, мучительно медленно распахивая створки, и Ветер отводит глаза, неотрывно смотрит в холодное и бесстрастное лицо директора, чтобы не выдать своего волнения.

— Трудно признавать поражение в шаге от победы? — директор самодовольно улыбается, скользя взглядом по кабинету и тоже отмечая, что одному человеку, пусть даже опытному в боях, некуда бежать и негде прятаться. — Признаться, я тоже долго не понимала вашу игру. Почему вы так легко соглашались на наши условия? Даже не зная вас близко, я не поверю, что вы сдались, не выдержав боли или морального унижения. Для вас это сущий пустяк, потому что физическая боль — ничто по сравнению с той, которую вам уже не раз довелось испытать. Почему вы быстро рассказали все о себе, предоставили свои данные, зная, что они могут использоваться против вас? Согласились даже на вживление микрочипа.

По крепко сжатым губам скользит невольная усмешка.

— Микрочип? Серьезно?

Ветер отключает связной браслет. На одном из мониторов внезапно гаснет одна из сотен белых точек. В тот же миг один из автоматов оживает, вздрагивает, посылает в стену у самого его плеча три быстрых, коротких выстрела.

— Да как?!… — голос директора вдруг срывается, она задыхается, в изумлении глядя на совершенно спокойного соперника, в глазах которого явно читается насмешка.

— Потому что все равно вы больше ничего не добьетесь. Я знал, что вы не станете убивать ни меня, ни моих отрядников, потому что заложники слишком ценны для вас. А еще знал, что чем спокойнее вы к нам относитесь, тем легче до вас добраться. Если бы я не провел те дни в бункере, если бы не согласился на чип, я бы не пришел к вам сегодня.

Директор изящным жестом поправляет заколотые сзади серебристые волосы, насмешливо сканирует Ветра взглядом холодным голубых глаз:

— Ну, пришли, а что толку? У вас был прекрасный шанс все закончить здесь и сейчас. Ах да, вы не захотели пачкать руки, — интонация хрипловатого, бархатного голоса становится наигранно-сожалеющей. — Зато я не побрезгую.

С этими словами она отходит на несколько шагов и, вынув крошечный пистолет из-под полы костюма, направляет его в грудь Ветру. К трем автоматам добавляется четвертое дуло обыкновенного пистолета, но от того, что он меньше, легче не становится.

— Я хотел объяснить, но, видимо, вы не поняли, — наставник устало вздыхает, опуская голову. — Нет смысла пытаться перебить друг друга, есть смысл договориться…

— Довольно, — директор с презрением перебивает его и спускает предохранитель. Краем глаза успевает заметить взгляд Ветра, направленный ей за спину, в сторону шлюза, но не успевает больше ничего сделать: в полной тишине эхом отдается еще один щелчок предохранителя.

— Ника, не смей!

Слишком поздно. Два выстрела гремят одновременно. Светодиодные ленты искрят и гаснут, полумрак заливает кабинет, и в следующий миг тишину разрывают автоматные очереди. Хрупкую фигурку в белом с силой швыряет назад, и она медленно оседает на пол, съезжая спиной по стене. Выхватив из мертвой руки директора пистолет и прячась в темноте, Ветер стреляет наугад, чувствуя движение совсем рядом: попал, не попал… Ничего не понятно, да и не до того. Только перед глазами вместо кабинета и движущихся целей — скорчившаяся на полу светлая фигурка, отчаянно яркие пятна крови на белом комбинезоне.

Электричество выключается повсюду, стихает мерный гул компьютеров, попискивание роботов-очистителей и помощников. Шлюз гаснет последним, его створки постепенно закрываются, и в последний момент Ветер успевает выскользнуть в коридор. Сразу же за ним шлюз блокируется с характерным мягким щелчком, и он понимает: ребята справились, отключили всю Систему.

В коридоре пусто, только четыре безопасника замерли в неестественных позах, а с противоположной стороны в темноте белеет до боли знакомый форменный комбинезон. Пол куда-то уходит из-под ног, Ветер опускается на колени. Мелисса полулежит у стены, безвольно уронив голову набок, ее светлые косички совсем растрепались, короткие пряди упали на мертвенно-бледное лицо. Ветер осторожно берет ее за руку — прикосновение холодно, как лед.

— Ника…

Уложив ее на пол, Ветер сдвигает с ее лица светлые пряди и вдруг чувствует на ладони короткое, рваное дыхание, едва уловимое, но живое. Приникнув к ее груди, чудом находит сердцебиение. Взглянув на разбитый дисплей связного браслета, засекает секунды. Один… два… три…

И снова страшная, мертвая тишина.

Он торопливо стягивает рубашку, рвет плотную ткань на длинные лоскутья. Едва хватает на две перевязки, и всякий раз, когда он в спешке ненароком касается ран, Мелисса вздрагивает, глухо стонет, до крови кусает губы. В забытьи слабо цепляется за его руку, пытаясь подняться, и Ветер, наклонившись к ней и пытаясь разобрать слова в горячечном шепоте, вдруг слышит:

— Оставь меня, оставь, уходи… Там ребята одни… Времени мало!..

Она права: счет идет на секунды, но секунды безопасности не важнее мгновений ее хрупкой жизни. За закрытым шлюзом явственно слышится глухая ругань и возня: охранники директора пытаются открыть шлюз вручную, но Ветер уже далеко. Мелисса снова потеряла сознание, и, подхватив ее на руки, он спускается пожарной лестницей, которой давно уже никто не пользовался. С каждым шагом он вслушивается в дыхание Мелиссы и боится не услышать, не почувствовать его. Только теперь понимает, что потерял восемь чертовых лет. Он давно догадывался, что напарница влюблена, но не мог ответить на ее чувства: сначала переживал свою личную драму, потом привык к ней, как к коллеге, помощнице, боевой подруге, и не думал, что даже спустя столько лет службы у нее все еще остались чувства. Все это время он мог бы не жить прошлым, не цепляться за него, ведь его давно нет. Открыть сердце новому тоже иногда больно, но боль эта совсем другая, целительная, не оставляющая после себя горькую пустоту.

Мелисса так