* * *

В те далекие времена детство для ребенка заканчивалось рано. Примечательно, что даже специальной детской одежды как таковой не существовало, некоторое время малышей обоих полов одевали в подобие платьиц, а уже в семь-восемь лет они считались почти взрослыми людьми и носили одежду взрослого фасона, разве что туники были более легкими, а у девочек иногда напоминали древнерусский сарафан с длинными, свисавшими от локтя рукавами. Благодаря серьезности, всему облику, ребенку можно было дать куда больше лет, как, впрочем, и многим его современникам. Ведь понятия возраста относительны. Кухня, огород и прялка становились главными воспитателями девочек, хотя и их по возможности старались научить читать, писать и, главное, побыстрее выдать замуж. Уже в раннем детстве, с пяти-шести лет, дети из простых семей выполняли посильную, а случалось, и непосильную работу, со всем старанием помогая родителям дома, в поле, в саду, в мастерской и лавке. Они именовались термином «паидон» – маленький ребенок, но воспринимались скорее как более или менее маленькие взрослые, а после двенадцати лет уже считались таковыми по закону. С этой точки зрения византийцы считали взрослыми тех, кого мы, ничуть не сомневаясь, называем детьми.

Может быть, этим объясняется то, что византийская литература – это литература без детей. В ней не чувствуется идеи детства, точнее, ощущения детства. Ромеи не знали и детской литературы, хотя сказки и басни, особенно о животных, были в ходу. На страницах рукописей можно встретить мужчин, женщин, стариков, но не детей. Их целиком скрывала, маскировала тень суровой взрослой жизни, превращавшая детство в призрак.

Особенно нелегкая судьба ждала детей-сирот, которых в постоянно воюющей стране, довольно часто страдавшей от периодически случавшихся повальных эпидемий, стихийных бедствий, было много. Впрочем, если у родителей сироты было имущество, он по закону мог забрать свою часть оставшегося имущества умерших отца и матери, но опека над ним до достижения двадцати лет переходила к Церкви. Обычно этим занимался местный епископ-епархиот, который должен был помогать сиротам устроиться в жизни, получить профессию, специальность. Полное отстранение детей от наследования признавалось невозможным даже в том случае, если они были повинны в недостойном поведении, опозорились. Четверть или даже треть полагавшегося им по закону имущества наследодателя, будь то мужчина или женщина, они обязаны были получить. Пожалуй, именно порядок наследования имущества сирот доказывает, что понятие детства не было абсолютно призрачным и официально, с правовой точки зрения все же существовало в Византии.

* * *

В городах, прежде всего в столице, на средства духовенства, знати, государства и частные пожертвования создавали дома для сирот и вдов, основывали при них школы для сирот, которые работали по тому же учебному плану, что использовался в начальных школах государства.

Случалось, сиротские дома-комплексы достигали громадных размеров, как это было со знаменитым столичным орфанотрофионом во имя св. Павла, устроенном около Акрополя Юстином II (565–578 гг.) и получившем особенное развитие в первой половине XII в., при Алексее I и Иоанне II Комнинах. По уверению Анны Комнины, для осмотра всего комплекса богадельни, включавшего, будто город, двойной круг двухэтажных домов, требовался целый день. Здесь содержались и даже обучались за царский счет, видимо, не одни сироты: «Я сама видела, – пишет Анна в мемуарах, – как девушка помогала старухе, зрячий вел за руку слепого, детей кормили грудью чужие матери и здоровые ухаживали за паралитиками».

Но всех оставшихся без родителей, обездоленных такие отборные заведения или частные приюты не в силах были принять. Привычной для византийской деревни стала фигура несчастного пастушка – сироты, который за черствую горбушку ячменного хлеба днем и ночью, в зной и холод, пасет хозяйских коз или свиней. Не намного легче была судьба тех, кто оставался без призора и без куска хлеба. Беспризорников можно было повстречать и на городских улицах, где они нищенствовали или, сбиваясь в стайки, промышляли мелким воровством на рынках.

* * *

Византийское право запрещало куплю-продажу детей, и, очевидно, она, действительно, стала не таким распространенным явлением, как в «перестроечные времена» Римской империи. Тем не менее в IV–VI вв. продажа детей в рабство все еще оставалась узаконенной, и если Кодексы Феодосия и Юстиниана делали попытки это отрицать, то Сирийско-Римский законник, появившийся в Византии в 80-х годах. V в., напротив, подтверждал такую практику. В любом случае лазейка для обхода запрещающих законов оставалась, ибо продажа детей, прежде всего новорожденных, разрешалась в исключительных случаях, «по причине чрезвычайной бедности, ради пропитания», то есть ради спасения жизни семьи и самих детей. К тому же сама повторяемость аналогичных указов свидетельствует о неистребимости подобной практики в повседневной жизни, когда нужда и голод толкали родителей на такие крайние поступки, как торговля собственными детьми. Тем более не церемонились с детьми должников – их могли продать в рабство вполне законно. Кроме того, создается впечатление, что спрос на живой товар активизировал во второй половине IX в. незаконный промысел продажи в рабство людей, особенно из числа подростков, захваченных с помощью обмана, разбоя или пиратства. Жития Василия Монаха и Павла Латрского, относящиеся к событиям этого времени, сообщают, что сманиванием детей занимались некоторые странствующие монахи, отчего за всеми ними в малоазийских провинциях Ромейского царства прочно утвердилась дурная молва как о тайных работорговцах.

Трудно сказать, как ромеи поступали с детьми, родившимися с уродствами, физическими и умственными патологиями: оставляли их дома или пытались отдать в приют, богадельню. Во всяком случае, известно, что в столичной церкви Богородицы Диакониссы на Меси, принадлежавшей ипподромной мере прасинов, бытовал обычай выставлять таких детей на всеобщее обозрение и таким образом собирать дополнительные средства на их содержание.

* * *

По-иному проходило детство ребенка из состоятельной, тем более знатной семьи. До пяти-семи лет даже мальчик-паидон из такой семьи находился на попечении у матери и бабушек, обитательниц гинекея, где к нему относились с понятным умилением и нежничаньем. За ним ухаживали, играли с ним в куклы, развлекали баснями или сказаниями, особенно взятыми из Священного Писания. На этом этапе раннего детства именно мать играла ведущую роль в нравственном воспитании. Она же учила грамотно, свободно говорить и красиво писать, что считалось очень важными качествами.

Повзрослев, став тем, кого, по античной традиции, с семи лет называли паис, ребенок попадал под присмотр педагога-наставника, который давал ему начатки образования и развлекал на досуге. Но немало аристократов, нобилей готовили своих сыновей-подростков, тех, кого называли миракион, к военной, офицерской карьере. Поэтому с раннего возраста их учили по-взрослому владеть мечом, копьем, дротиком и его разновидностью – риктарием, луком, боевой палицей-сидироравдой, обучали верховой езде, тактике и стратегии ведения боя.