Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Разная литература » Перо и скальпель. Творчество Набокова и миры науки - Стивен Блэкуэлл

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 104
Перейти на страницу:
использовал и какими бы ни были длина и единообразие его ряда, то, что он описывает, представляет собой не априорный географический подвид, а образцы, которые он видит перед собой. Только время с помощью полемически настроенных первого, второго, третьего и энного реформаторов может установить объективное существование того или иного географического подвида, но это никоим образом не может отменить или исказить конкретный смысл четкого описания, основанного на фактической структуре любого реально существующего насекомого [NB: 342].

Конкретные описания отдельных образцов и действенность точного наблюдения не гарантируют, что новая теория будет лучше, но обеспечивают доступ к фактам. В 1950 году, отвечая на критику М. Брауна в адрес работы «Неарктические представители рода Lycaeides», Набоков наглядно показал, что конкретные суждения, основанные на детальном знании отдельных случаев, он ценит выше и считает более значимыми, чем статистические выкладки об общей частоте или диапазоне встречаемости данной структурной особенности:

Меня больше всего интересовало «качественные» подвиды (поскольку я считаю, что просто «количественные» явления таксономического статуса не имеют), и я старался вернуть качественный подход в его почетное положение, при этом поставив ему на службу количественные значения, чтобы дать направление будущим исследователям [Там же: 460].

Это различение между качественным и количественным при подчиненном статусе последнего принципиально важно: наблюдение и восприятие поставлены выше измерения и подсчета, призванных лишь служить качественной оценке. Набоков был невысокого мнения о статистике, и в этом выражалось его решительное предпочтение точного наблюдения отвлеченным, обобщенным законам. Эта принципиальная позиция подразумевает и отказ игнорировать индивидуальный случай с его «качественными» составляющими, и неизменное недоверие к подавляющей силе статистического обобщения. Очевидно, что Набокова отвращает тенденция статистики исключать или замалчивать данные, предоставляемые индивидуальными случаями, в пользу средних показателей. Отвращение Набокова к тому, что он назвал «демоном обобщений» [OG: 12][307], возможно, мешало ему замечать объяснительную силу статистической информации, когда речь идет об исходных данных и диапазонах, которые могли бы служить основой для описания конкретных случаев. Сегодня у нас не вызывает сомнений, что статистический анализ – это могущественный инструмент для обработки больших объемов информации. Но там, где статистическая интерпретация грозит занять место скрупулезнейшего рассмотрения новых образцов, при котором группы понимаются не как «средние величины», а как совокупности отдельных случаев, – там она, с точки зрения Набокова, по меньшей мере потенциально обманчива.

Внимательное рассматривание конкретной бабочки выявляет как присутствующие, так и недостающие особенности. Набоков «больше интересовался тем, что происходит на данном отрезке, чем рисунком крыльев в целом» [NMGL: 120]. Однако каждая из характеристик биологического вида у конкретных особей может варьироваться, и эти вариации порождают уже другой узор, который, как может показаться, переводит наблюдение с синхронического уровня на диахронический. В заключении своих «Заметок о морфологии рода Lycaeides» Набоков использует динамичную терминологию, чтобы подчеркнуть переменчивую сущность биологического вида. Эта терминология основана на «конкретном повторении, ритме, объеме и выражении общих признаков, представленных в восьми рассматриваемых категориях» [Там же: 137]. Самое динамичное понятие здесь «ритм»: когда все возможные характеристики видов уже рассмотрены, когда их предсказуемое или неожиданное присутствие или отсутствие в различных подвидах принято во внимание, эти «пропуски, разрывы, слияния и синкопированные толчки создают в каждом виде ритм изменчивости, отличающий его от другого вида» [Там же]. Сам по себе ритм вторичен: это подвижный узор присутствия и отсутствия, которым вид характеризуется, но вовсе не обязательно определяется. Это сугубо метафорическая трансформация географического многообразия в подобие временного потока (ритма); Набоков использует неоднородность современных видов как аналогию текучести, изменчивости видов также и во времени.

Миф о непогрешимости

Особый взгляд Набокова на науку и ее границы заставлял его особенно презрительно относиться к позитивизму с его потугами создать совершенное общество посредством распространения научных знаний. Разумеется, можно предположить, что причиной его критического, антипозитивистского подхода была и личная катастрофа – дело рук большевиков. Однако если учесть все, что мы знаем о жизни Набокова, такой вариант крайне маловероятен. Набоков рос в социальном окружении, сочувствовавшем либеральному гуманизму и идеализму, – ведь его отец состоял в кадетской партии, – и потому у него не было непосредственных стимулов стать позитивистом. Например, читая в детстве «Принципы психологии» У Джеймса, он мог лишь острее почувствовать, что научный дискурс – не что иное, как сегмент более обширного поля: он «ответствен перед философией». Джеймс делает все возможное, чтобы показать: можно создать научный труд, который строго придерживается фактов и наблюдаемых законов, но в то же время дает понять, насколько ограничена область его приложения. Превращение России в режим, воплощающий эпистемологические основания, полностью противоположные набоковским, заставило его пространно и отчетливо выразить в сложной художественной форме те эпистемологические воззрения, которым он и без того был глубоко привержен.

Это противостояние приобретает самую отчетливую форму (если не выражается впервые) в четвертой главе «Дара» – «Жизни Чернышевского», написанной Федором. Этот труд призван продемонстрировать природу социалистической мысли с ее безнадежными внутренними противоречиями: перед нами коллаж из красноречивых фактов жизни знаменитого радикала. Самое поразительное противоречие для Федора в том, что «материалисты» плохо понимают мир природы, мир, который от них заслонила их же утопическая идеология[308]. Федор описывает (возможно, утрируя) попытки Чернышевского изобрести вечный двигатель – как символ социальной алхимии материалистов. По его словам, именно из-за своего невежества по части природы и ошибочного подхода к физике Чернышевский в жизни то и дело наталкивался на непредвиденные преграды. Эта несообразность служит фоном научной программы социалистов, которая, так или иначе, была предназначена для того, чтобы исцелить все болезни человечества. Вера в способность построить новое общество, основанное на рациональных принципах и разумном эгоизме, впервые была публично развенчана в «Записках из подполья» Ф. М. Достоевского, которого Набоков редко брал в союзники, но в данном случае разделял его позицию. Именно уверенность, прометеев порыв, скрывавшийся за ленинизмом, (плюс отказ от традиционных, буржуазных ценностей) позволили большевикам взяться за полную перестройку общества и человечества, не задумываясь, скольких человеческих жизней это будет стоить. Лакуны в человеческих знаниях неизбежны, но если их отрицать, последствия будут катастрофическими. Чернышевский и его последователи так хотели создать всеобъемлющее мировоззрение, что игнорирование этих лакун стало для них практической необходимостью. Но ограниченность самого Чернышевского проявляется в его (предполагаемом) незнании мира природы; еще сильнее она подчеркнута в эпизоде, в котором он читает «запутанную повесть, со многими “научными” отступлениями», глядя в пустую тетрадь. («Символ ужасный!» – только и комментирует Федор) [ССРП 4: 462]. Близорукость Чернышевского служит знаком его неспособности видеть мелкие детали окружающего его мира фактов – явлений, которые на самом деле

1 ... 62 63 64 65 66 67 68 69 70 ... 104
Перейти на страницу: