Шрифт:
Закладка:
Высокий, чуть ниже императора, статный, светловолосый богатырь с румянцем во всю щеку и пышными усами, он был почтителен не по-придворному, а искренне, постоянно любезен и деликатен. И при этом обладал огромной физической силой: пальцем вгонял в стену гвозди к восторгу маленьких великих князей, разгибал подковы. Удивительно ли, что такого страстно полюбили. Правда, на одном из вечеров Мария Александровна сказала, и фраза эта дошла до Толстого: «Толстой покидает государя в то время, когда честные люди ему нужны».
Придворный мир воспринял бегство Толстого со злорадством, лишь Паткуль простодушно пожалел о его уходе. Никто, кроме самого Александра, не знал, что фактический разрыв Толстого со двором усиливал одиночество императора, в котором он и себе стыдился признаться. Хорошо хоть верный Сашка Адлерберг был рядом.
И все же, уйдя со службы, граф Алексей остался в сердцах венценосной четы, а это значило немало.
У бедной императрицы возникла тайная мысль, что уход друга Алеши может обратить внимание Саши на ее верность, постоянство, неизменность ее любви. Сердце грело воспоминание об их втором медовом месяце во время коронации. Там, в Москве, они почти постоянно находились вместе, там она впервые в полной мере почувствовала себя российской императрицей и – любимой женой, ибо так пылко и нежно Саша давно ее не ласкал, как теми августовскими ночами. Казалось, что отныне их сердца всегда будут биться вместе, рядом…
Для лечения и свидания с родными в 1856 году она ненадолго оставила Петербург, захватив с собой маленьких Алешу и Мари, но душа была неспокойна. Утешением были письма детей.
«Милая Мама.
У нас теперь делается холодно так что мы совсем перестали купаться. Мы вчера ходили на охоту. Никса убил утку. Папа хочет скоро ехать в Царское Село. Вчера к нам приехал фелтиегерь и сказал, что Алексей жаловался что мы ему мало пишем писем. Никса начал рисовать масленными красками и нарисовал одну картинку. Папа нам сказал, что ты не прямо к нам приедешь, а через Киев.
Прощай милая, кланейся Алексею и Мари.
Твой Владимир.
Она улыбалась, но и огорчалась ошибкам в письме сына. Никса писал о том, как дядя Костя и тетя Сани катали их на гичках по заливу, и это много интереснее, чем на шлюпках.
Старший сын был способный, но с ленцой, Саша был ровен и тих, Володя – очень нежен, но и себялюбив чрезвычайно. Она старалась так влиять на сыновей, чтобы поощрять их успехи, усиливать их сильные стороны и отвратить от слабостей. Какими-то они вырастут?…
Новым и сильным увлечением Александра Николаевича стала княжна Александра Долгорукая. Она была взята во фрейлины, еще когда Мария Александровна была цесаревной. Прослышав о тяжелой обстановке в семье Александры, которую мать так била и подвергала таким лишениям, что развила в ней болезнь, похожую на падучую (девушка впадала в состояние столбняка, продолжавшееся иногда часами), ее пригласили во дворец. Семнадцатилетняя Александра в полную силу проявила ум и ловкость и очаровала цесаревну, став ее первой фрейлиной.
Позднее товарка Долгорукой Анна Тютчева ревнивым и проницательным взором такой увидела ее: «На первый взгляд эта девушка высокого роста, худая, развинченная, несколько сутуловатая, с свинцово-бледным лицом, бесцветными и стеклянными глазами, смотревшими из-под тяжелых век, производила впечатление отталкивающего безобразия. Но как только она оживлялась, под влиянием разговора, танцев или игры, во всем ее существе происходило полнейшее превращение. Гибкий стан выпрямлялся, движения округлялись и приобретали великолепную, чисто кошачью грацию молодого тигра, лицо вспыхивало нежным румянцем, взгляд и улыбка приобретали тысячу нежных чар, лукавых и вкрадчивых. Все ее существо проникалось неуловимым и поистине таинственным обаянием, которое подчиняло себе не только мужчин, но и женщин…»
В те годы Александр обращал немного внимания на бледную фрейлину, отдавая ей лишь дань необходимой вежливости. Его манили очаровательные прелестницы. Но неожиданно для себя он все чаще и чаще стал посматривать в сторону Александры Долгорукой. Очаровательные приелись настолько, что он с трудом мог вспомнить их лица, сходные как лица кукол, сваленных в кучу в комнате его дочери. А в этом чертенке что-то было такое…
Легкость побед над женщинами выработала у него победительную самоуверенность, за которой редкая могла угадать мягкость и простодушную доверчивость. Он воображал, что сам обратил внимание на Долгорукую, на самом же деле она решилась и заставила его посмотреть на себя новым взглядом. Конечно же, она обожала императрицу, свою спасительницу и благодетельницу. Это выражалось в каждодневном неусыпном внимании, искреннем служении, стремлении быть первой и единственной наперсницей Марии Александровны.
Но ой как верно Анна Тютчева сравнила Долгорукую одновременно и с кошкой и с тигром. Кошачье лукавство и тигриная решительность тщательно скрывались юной фрейлиной, но не могла же она таить их бесконечно. Из озорства и желания поддразнить двор она стала слегка кокетничать с Александром Николаевичем, тогда еще великим князем, и он с готовностью пошел ей навстречу. Двор был скандализирован, но все оставалось в рамках благопристойности. Когда они вышли за эти рамки и вышли ли? При всей своей кошачьей грации Александра Долгорукая была холодна к мужским ласкам. Большее удовольствие доставляла ей игра умов, борьба за покорение заинтересовавшей ее особы или просто разговор с интересным собеседником, в котором она, не таясь, высказывала высокомерную язвительность ко всем и вся, с легкостью жонглировала своими и чужими мыслями, а знала она много, читала свободно на шести языках. Государь то улыбался, то открыто смеялся ее метким остротам и неожиданным парадоксам, удивлялся коварным сарказмам, высказываемым в лицо придворным, которые не решались защититься из страха попасть в смешное положение. Куда было Александре Смирновой-Россет до своей молодой тезки!
Александр Николаевич привык к Долгорукой.
Их флирт разворачивался на глазах императрицы. Вначале она забавлялась кокетством княжны, как-то раз ужаснулась, заподозрив двойную измену, но никаких решительно подтверждений тому не находилось. Княжна как будто играла с огнем, то заставляя холодеть и трепетать императрицу, то бурной лаской уничтожая все подозрения. Что у них было на самом деле, никто не знал. Масса людей утверждала, что она в связи с императором, и называла ее не иначе как «ле гранд мадемуазель». Но такая же масса людей горячо отстаивала обратное, и нельзя было им не верить. Сильным доводом второй партии было сохранение дружбы императрицы с княжной, их регулярные встречи и после замужества той с генерал-адъютантом Петром Альбединским, их переписка. Говорили, что Альбединский, как тонкая натура, не женился бы на девушке только потому, что она непродолжительное время пользовалась высочайшим расположением, ибо на столь непрочном основании нельзя строить карьеру.
Разрешить вопрос мог бы великий князь Константин, как-то днем во время прогулки по Царскому Селу встретивший брата Сашу верхом, а вслед за ним – Александру Сергеевну Долгорукую, также верхом, совершенно одну. «Заключение из этого нетрудно, – записал великий князь в дневник. – Больно».
